В степях Зауралья. Трилогия
Шрифт:
— Прими в свой десяток, поставь на вещевое довольствие, — распорядился атаман.
ГЛАВА 8
Голубая армия, как бандиты называли себя, насчитывала в своих рядах около шестидесяти человек. Людской сброд, вооруженный как попало, держался только волей Семена, который частенько пускал в ход огромные кулаки. Основное ядро банды состояло из зажиточных казаков и дезертиров. К ним примкнули уголовники, бежавшие из тюрем, и «зимогоры», лица без определенных занятий и жительства. Делая набеги на села и станицы, они зверски расправлялись с коммунистами
Десяток Хохлаткина, куда был зачислен Дороня, нес караульную службу и на операции, как называли свои набеги бандиты, не выезжал.
Однажды ночью, находясь в секрете и пропуская большую группу всадников во главе с Великановым, Дороня услышал случайно оброненную фразу:
— Продотрядовцы ушли на Дулино.
Дороню охватило волнение: Дулино недалеко от Ново-Качердыка, а там несколько часов езды до Усть-Уйской! Как связаться с Шеметом?
Когда конники проехали, он спросил Хохлаткина:
— Куда это наши?
— Поехали черных кобелей набело перемывать, — ответил тот с усмешкой и, помолчав, неожиданно выругался: — Провались все к чертям!
— А ты что ругаешься?
— Надоело болтаться без толку.
— Силой тебя никто сюда не тащил.
— Знаю, сам залез. Не спросясь броду, сунулся в воду.
— Ты что, на Советскую власть зол, что ли?
— Чего пристал с расспросами? — сердито спросил в свою очередь Хохлаткин. — Перед Лушей хочешь выслужиться? — сказал он уже зло. — И то примечаю, что она на тебя поглядывает. Смотри — узнает Семен, башку свернет. У него за этим дело не станет?
То, что сказал Хохлаткин, частично было правдой: вот уже несколько раз Третьяков ловил на себе пристальный взгляд Луши.
«Как бы не разгадала меня», — Дороню вновь охватывало знакомое чувство тревоги.
Ночь тянулась томительно долго.
«Бежать к своим? Хохлаткин спит. Винтовка рядом, патронов достаточно, да и подсумок бандита полон; можно прихватить. Но куда бежать? Если бы и удалось добраться до Шемета или Новгородцева, что он скажет о банде? Что голубая армия в лесах. Об этом знают и без него. Нет, надо ждать удобного случая». — Вздохнув, Дороня улегся на спину и стал смотреть на звезды. Вот одна из них скатилась и исчезла.
— Не моя ли?
Лес, казалось, был полон таинственных шорохов. Легкий ветерок пробежал по верхушкам деревьев. Третьякова начало клонить ко сну.
Разбудил его предутренний холодок. Дороня поднялся и, раздвигая ветви деревьев, вышел из секрета. Широкая поляна уходила на восток, края ее терялись в предрассветном тумане. По краям шел густой сосновый лес. «Это, должно быть, и есть ленточный бор, — подумал Дороня. — Похоже, что банда выбрала себе место недалеко от станицы Прорывной. Толстопятов больше тридцати километров на своей лошади сделать не мог. Его заимка стоит недалеко от Луговой на юг. Где же север? — Дороня подошел к старой сосне и тщательно осмотрел ствол. — Ага, здесь кора дерева толще и покрыта лишайником. Теперь
Вздохнув, Дороня вернулся в секрет.
Предутренний туман рассеивался. Всходило солнце.
Хохлаткин с трудом открыл слипшиеся веки, зевнул:
— Тебе что, не спится? — доставая кисет с табаком, спросил он.
— На посту спать не полагается.
— Да кто к нам полезет? — продолжая скручивать цигарку, усмехнулся бандит. — Кругом трущоба. От дороги не близко, да и шлепать по болоту кому охота?
— От какой дороги? — как бы невзначай спросил Дороня.
— Ну та, от Луговой на Чалкино.
«Ага, понятно: банда находится в треугольнике Луговая — Чалкино — Трехозерки», — пронеслось в голове Дорони. Скрывая радость, он заметил равнодушно:
— Место выбрано неплохо.
— Еще бы. На случай можно дать тягу в стадушенские леса или в тургайские степи, а там — лови, свищи!
В полдень, собирая хворост, Дороня неожиданно встретил Лушу.
— А-а, толстопятовский крестник, ну, здравствуй! — женщина приветливо кивнула. Опустив вязанку, Дороня откинул упавшие на лоб волосы.
— Здравствуйте, Лукерья Егоровна.
— Ну, как? Поди, надоело тебе в лесу жить?
— Что поделаешь, если никуда не посылают.
— На заимку Толстопятова со мной поедешь?
— Куда пошлют, туда и поеду, — скрывая радость, ответил Дороня.
— Ладно. Готовься. Скажу Семену, чтоб дал тебе коня и седло. Завтра выезжаем, — сбивая нагайкой одуванчик, Луша направилась к просеке.
День для Третьякова тянулся томительно долго. К вечеру вернулся с бандой Семен. Гуси, утки и прочая живность, награбленная во время набега, пошла по рукам. Горели костры, пахло жареным мясом. Пьяные выкрики и песни не умолкали до ночи. Дороня бродил от костра к костру, прислушиваясь к гвалту. Кто-то потянул его за френч. В отсветах костра, шатаясь на нетвердых ногах, Хохлаткин заговорил заплетающимся языком:
— Друг ты на меня не сердись! Ежели я храпака задаю в секрете, не беда. Вот когда служил в германскую, не спал целые ночи напролет. А знаешь почему? Потому, что грудью защищал матушку Россею. Ранен два раза, Егория за храбрость получил и — вот тебе на, оказался в лесу. Пошто? Ударил на гулянке сельсоветчика и сдуру подался в голубую армию. Теперь — хоть песни пой, хоть волком вой. Айда, браток, ко мне: хватим по стакашку самогонки.
— Нет, я пойду отдыхать.
— Ну, черт с тобой, — Хохлаткин махнул рукой.
…Чубарики, чубарики гуля-ла… —донесся его голос.
Дороня направился к своему шалашу.
Костры догорали. Кое-где в отсветах огня были видны фигуры бандитов, бродивших в поисках самогонки. Слышалось пьяное бормотание. Кто-то во сне злобно скрежетал зубами.
Утром Третьяков вышел из шалаша, когда лагерь еще спал. Костры потухли. Лишь чадили головешки, и едкий сизый дым струйками тянулся в сторону бора. Дороня побродил по опушке, поел ягод и вернулся в лагерь. Там уже ждал его Хохлаткин.