В стране ваи-ваи
Шрифт:
Несмотря ни на что, я шел быстро и возле Урана-вау обогнал Ка’и, его жену и Кирифакку. Берега реки заросли лианами и пальмами Badris, и, пересекая ее, я старался не задеть опавшие пальмовые листья, усеянные длинными шипами. Только я вышел из воды, как сопревшая парусина одной из моих тапочек лопнула вдоль всего каблука. Впереди были двадцать километров труднопроходимой местности… Что будет, если тапочки развалятся окончательно, прежде чем я найду луб для починки?..
Начинался длинный крутой подъем к перевалу, разность высот составляла около пятисот метров. Мне казалось, что никогда в жизни я не одолею этот подъем. Спина горела… Хорошо еще, что не скользко.
Жуткий стон пронесся по лесу, заставив меня побледнеть. С трудом поворачивая голову, я осмотрел заросли, но никого не обнаружил и поспешил дальше. Снова стон; на этот раз я заметил, что он доносится откуда-то сверху, с деревьев. Может быть, это всего-навсего два сука трутся один о другой? В тоскливом звуке словно воплощалась безысходность и отчаяние, которые лесной сумрак навевает даже на самого искушенного путешественника…
Издали донесся лай собак Ка’и, потом чей-то голос — должно быть, Безил достиг Урана-вау и дает знать о себе. У меня стало легче на душе; я откликнулся.
В тот самый миг, когда я окончательно решил, что подъем меня доконает, тропа вышла на гребень. Спустившись к ручью, я уже сел было отдохнуть, но, услышав впереди голоса, заставил себя сделать еще несколько шагов и увидел Джорджа. Вместе с тремя ваписианами он готовил завтрак.
— Начальник, это слишком много для вас! — воскликнул Джордж, глядя на мою ношу.
— Вздор! Когда надо было, я и больше носил.
— Все равно, это слишком тяжело.
Когда настал момент продолжать путь, все четверо помогли мне пригнать ношу поудобнее; тем временем подоспели и остальные, не хватало только Фоньюве и «Хаимары», которые должны были идти вместе.
Выведенный из себя медлительностью Фоньюве, Безил тоже не стал его дожидаться. Скорее всего он отстал из-за «Хаимары», который, естественно, не мог идти наравне со взрослыми; но не исключено было, что непутевый Фоньюве решил остаться на ночь в деревне с тем, чтобы завтра ринуться нам вдогонку. А может быть Маната уговорил его отказаться от работы? Перебрав все возможные варианты, я в конечном счете решил, что Фоньюве не подведет.
Вместе с Марком я пошел вперед и через два часа достиг Шуруруканьи. До сих пор все предвещало сухую погоду в горах. Сильно понизившийся уровень воды в реке подтверждал это предположение. Мы вернулись в климатическую зону Гвианы, для которой характерны два периода дождей — до первого оставалось еще несколько недель — и два засушливых сезона в году. Чодикар, конечно, тоже обмелел…
— Змея, — сказал вдруг Марк.
Я отпрянул в сторону. Среди листьев мелькали красные пятна — это был или коралловый аспид, или его безвредный двойник, красивая рептилия длиной около полуметра, ярко-красного цвета, с черной головой и черно-белыми кольцами вдоль всего тела.
Марк толкнул змею палкой, она свернулась и сделала выпад.
— Она не кусает, только жалит хвостом, — просветил он меня.
С каменистого скользкого берега мы снова поднялись на плато. Откуда-то доносился гул водопада. Мы упорно шагали вперед… А вот и длинный отлогий спуск к Таруини. Среди листвы внизу виднелся зеленый квадрат — палатка Ионы.
Полный решимости предать забвению былые раздоры, я громко закричал через реку:
— Иона-а-а! Как дела?
Он выскочил из палатки и поспешил навстречу, чтобы приветствовать меня.
Ка’и и Кабапбейе
Еще два дня мы шли через лес; продовольствие убывало, и моя ноша становилась все легче. Иона был настроен
Фоньюве и «Хаимара» пришли в лагерь на берегу Таруини в тот же день, что и мы, но поздно вечером. Они принесли рыбу, которую наловили в пути, и ворох новостей; оба были страшно довольны собой.
— Нам просто повезло, что с нами был Фоньюве, — сообщил мне Безил на следующий день, когда мы шли вместе. — Если бы не он, Маната ни за что не продал бы нам столько продуктов. Фоньюве рассказал, что Маната убедил Япумо и Йеимити обмануть вас и отказаться от работы. Они бы и дальше пошли с нами, но Маната настроил их против вас, сказал, что вы будто бы платите слишком мало. Но теперь все это обернется против него же: Япумо и Йеимити убедились, что он плохой человек.
— А сами они поправились?
— Да, оба здоровы.
Значит, болезнь удалось захватить вовремя!..
— А как женщина?
— Когда мы выходили, она была уже на ногах, но рука не действовала. Распухла и онемела, как от яда.
Видимо, сказалось «лечение», которое применил Маната. Но в глубине души я больше всех упрекал самого себя. Что бы ни натворил Маната или другие индейцы, главная вина лежала на нас, которые — пусть сами того не ведая — принесли болезнь в их страну. Я представил себе, в каком состоянии мы оставили мавайянов и жену Сэма. Сколько еще продлится эпидемия? Какую новую, страшную форму она примет? И что это в конце концов было — обычная простуда, грипп, малярия, пневмония?
Я утешал себя тем, что никто не умер, вирус оказался несмертельным. Вместе с тем было совершенно ясно, что в дальнейшем контакты с местными племенами необходимо как-то контролировать; сюда должны допускаться только люди, прошедшие карантин. (Во всяком случае до тех пор, пока здесь нет достаточного количества врачей и медицинских сестер.)
…И вот мы уже на Чодикаре. Большой лодки, которую мы оставили здесь, не оказалось на месте — то ли ее унесло водой, то ли ею воспользовались индейцы. Пришлось довольствоваться маленькой дырявой долбленкой. Но она не могла вместить всех, поэтому Иона, Гебриэл и Манаванаро остались с частью снаряжения собирать образцы и ждать, пока мы не пришлем за ними.
Кое-как приспособив мотор, мы втиснулись в лодку и двинулись в путь по душному зеленому туннелю. Назойливые насекомые, острые сучья, затонувшие стволы и кроны — рубить, ломать, тащить, волочить… Мы снова испытали на себе все тяготы плавания по этой отвратительной реке. Но какая разница между моей нынешней командой, рвущейся домой, полной энергии и усердия, и той, которая под окрики Эндрью с такой неохотой и ленью начинала путешествие!
Рядом со мной сидела жена Ка’и. У Кабапбейе было очень приятное лицо с почти славянскими чертами. С утра до вечера она возилась с любимым щенком. Его мать, рослая пегая сука, не переставая скулила, чем доводила нас до исступления — до того полно этот звук передавал нашу собственную усталость и стремление поскорее вырваться из жаркой зеленой трубы. Кабапбейе понимала наше состояние. Время от времени, строго взглянув на собаку, она шлепала ее по морде; скулеж прекращался, и сука сидела с виноватым видом, пока какое-нибудь новое впечатление не заставляло ее забыть о приказании хозяйки. Тогда из собачьей глотки снова вырывался тяжелый вздох, за которым неизменно следовал жалобный вой.