В стране ваи-ваи
Шрифт:
Рано утром я первым делом справился о волах. Они еще не пришли; оставалось набраться терпения и ждать. Я бодро приступил к изучению окрестного леса, потом занялся бухгалтерией, однако к двум часам вся моя энергия улетучилась. Я слонялся, как потерянный, не находя себе места, карабкался на прибрежные утесы, наконец сел в лодку и отправился вместе с Безилом и Сирилом вниз по течению осматривать петроглифы. Натерев камень соком ямса, мы добились того, что изображения проступили совсем отчетливо; затем вернулись в лагерь, и я сел за дневник.
Попозже я спустился к реке. В центре сильно обмелевшего русла торчали камни, словно развалины готического замка. Я улегся в заводи за ними и пролежал там довольно долго, после чего вылез, освеженный,
Чтобы застать самолет, нам нужно было выйти не позже завтрашнего дня. Я лихорадочно принялся отбирать необходимое имущество, решив, если волы не появятся, идти ускоренным маршем до Люмид-Пау, а остающееся снаряжение отправить в миссию — все равно кому-нибудь придется возвращаться туда, вернуть лодку. Моя собственная ноша составила около тридцати килограммов — тяжело, и особенно тяжело будет в саваннах, под лучами палящего солнца, но я был полон решимости выдержать все.
А в сумерках явился Чарли: сыновья привели волов в лагерь и теперь отдыхали. Завтра утром они будут у реки.
Я горячо пожал ему руку.
— Чарли, — сказал я, — ты построил нам лодку, а теперь даешь волов. Без тебя мы бы ничего не сделали! Большое, большое тебе спасибо!
Вскоре началась погрузка. Часть вещей — ящик с мотором, пустые канистры, образцы древесины, взятые по пути сюда, — нужно было доставить в миссию и дальше, на Ганнс-Стрип. За это взялись Гебриэл и Марк. Они поработают у миссионеров, а потом очередной самолет доставит их домой на Люмид-Пау. Об этом я договорился заранее.
Я спросил Чарли, не хочет ли он тоже вернуться в миссию.
Чарли ответил отрицательно: если он там появится, его еще заставят остаться работать — разве откажешься!.. А у него есть дела поважнее: он уже давно не был у себя дома, в саваннах, пора сходить туда, навестить свою вторую жену, осмотреть дом и поля. Но, добавил Чарли, со мной он готов работать в любое время, потому что я хороший начальник.
Я еще не утратил восприимчивость к лести и расплылся в довольной улыбке.
Саванны
Когда я завтракал, появился Чарли с одним волом.
— Это в ваше личное пользование, — перевел Безил. — Остальные волы принадлежат сыновьям, а они как будто не соглашаются дать их вам. Ничего, скоро согласятся.
Иными словами, они набивали цену. Это меня взорвало. В мгновение ока все вещи были упакованы и сложены возле лодки: пусть знают, что я скорее отправлю все в миссию, чем поддамся на шантаж.
Очевидно, моя решительность произвела должное впечатление. Через час появились сыновья Чарли, и я был приятно удивлен их предупредительностью и покладистостью. Станислав и Роберт были очень похожи друг на друга: широкие улыбающиеся лица, острые подбородки, темные, почти сросшиеся брови. С первых же слов братья мне понравились; цена, которую они назначали за пользование волами, была вполне приемлемой, и, кроме того, они просили оплаты только за один конец, до саванн. Получалось, что доставка груза обойдется мне дешевле, чем если бы пришли волы, которых я заказывал. Я устыдился своей горячности. Хотя, кто знает — может быть, именно она сделала сыновей Чарли такими сговорчивыми.
Всего волов было шесть — два черных, два коричневых, один с черными и рыжими полосами, и один пятнистый, черно-белый. Это были могучие, ростом по плечо погонщикам, животные, одни с обычными верховыми седлами, снабженными остроумным креплением, которое упрощает расседлывание, другие с деревянными вьючными седлами, с крестовидными луками в обоих концах.
Сгорая от нетерпения — в нашем распоряжении оставалось менее четырех дней! — я сидел на берегу и смотрел, как навьючивают волов. Нужно было равномерно распределить вес и уложить все так, чтобы ничто не выдавалось, не задевало деревья, не натирало шкуру и не раздражало животных. Снова и снова примерялись мешки
Сыновья Чарли с криками бросились в погоню.
Мятежники возвращались неохотно, упираясь и дергая повод. Постепенно они успокоились, и вся шестерка мирно зашагала вперед, но до того медленно, что погонщикам поминутно приходилось понукать их криками «муу… эй!» Вдруг — страшная суматоха. На этот раз взбунтовался полосатый. Он стал на дыбы, отчаянно брыкался, потом ринулся в лес и, пробежав с полсотни метров, лег.
К счастью, ничто не пострадало — буян нес мешки с одеждой и гамаками, — и после этого некоторое время опять все шло гладко.
За час мы добрались до лагеря Чарли, расположенного на большой, метров сто в ширину, расчистке в гуще леса. На краю поляны стоял сарайчик, в котором сидели женщины и девочки — невестки и внучки Чарли — и висело десять гамаков. Свора охотничьих собак, попугай и обезьяна делили с людьми их жилище.
Кругом можно было видеть «орудия производства» сборщика балаты: ножи, кошки, чтобы взбираться вверх по стволу, мелкие корыта длиной около трех с половиной метров, в которые сливают собранную балату. Корыта стояли на козлах и были прикрыты от солнца и дождя передвижными навесами (чтобы сохранить цвет и качество балаты). По мере того, как балата подсыхает, сверху одну за другой снимают лепешки толщиной с полсантиметра и подвешивают так, чтобы они высохли с нижней стороны. Затем их складывают или свертывают в трубки для перевозки на побережье. Так далекие дебри поставляют сырье, из которого делают водонепроницаемую изоляцию для кабелей и мягкую сердцевину мячей для игры в гольф.
От лагеря начиналась широкая, более двух метров, тропа. Чарли и его сыновья тщательно выровняли ее, так что волам ничто не могло помешать.
Я прибавил шагу и ушел вперед, чтобы останавливаться, изучать растительность и собирать образцы.
Возле самой Кассикаитю, в пойме, лес был сухой и состоял из густо переплетенных, искривленных малорослых деревьев. Здесь же, на какой-нибудь метр выше, мы оказались в типичном для этого края высокоствольном лесу: он напоминал, на первый взгляд, влажные леса Акараи, но обладал некоторыми особенностями, которые Иона и я скоро обнаружили. Крупные деревья были ветвистее, их кроны, простирающиеся на высоте примерно тридцати метров, были реже и пропускали больше света, чаще встречались эпифиты, гуще рос подлесок. Видов было меньше, и мы встретили много старых знакомых; впрочем, некоторые виды — время не позволяло нам взять образцы — оказались совершенно новыми для нас. На каждом шагу попадались балатовые деревья: шершавые черноствольные гиганты с розовой древесиной, обильно источающей белый сок. Все они носили следы работы сборщиков; зарубки поднимались порой на высоту до двадцати метров. Немало деревьев гибло от хищнического способа эксплуатации: чтобы получить сразу побольше балаты, сборщики делали надрезы вокруг всего ствола.
Но о самом существенном различии между здешними и акарайскими лесами мы могли лишь догадываться. Сравнивая местный лес с другими, сходными с ним по общему виду, характеру рельефа и структуре, мы пришли к выводу, что — если рассматривать его в целом, — цветение и плодоношение не длятся тут круглый год, а приурочены к сезонам; поэтому предварительно я отнес этот лес не к влажным, а к вечнозеленым сезонным.
Густой подлесок кишел клещами. Тут были и здоровенные твари, сыпавшиеся на нас с листьев, и маленькие, величиной с булавочную головку, которые целыми полчищами усеивали незащищенные участки кожи. Но хуже всех были краснотелки (Trombidiidae), едва различимые простым глазом и напоминавшие крохотных красных паучков: они незаметно забирались под одежду и впивались в кожу. Через несколько часов меня опоясала воспаленная полоса, все тело было испещрено розовыми волдырями, и я непрестанно чесался.