В те времена

Кимельфельд Дмитрий Исаакович

Гимнастика художественная

(Письмо в газету)

В газете вашей я читала факты, Что, мол, вопрос с мужчинами решён. Мне — двадцать пять, а замужем не пахнет, Хоть запахи я чую хорошо. Вот у моей подруги, скажем, — насморк, Но есть уже маститы и свекровь… А я считаю: каждая гимнастка У нас имеет право на любовь! Семь лучших лет я отдала отчизне — Сигала со скакалкой и мячом. А в результате — нет интима в жизни, Хоть он у прочих женщин бьёт ключом! Вы там поймите: это не нападки, А нужная и здравая мысля: Ведь как-то ж устраняют недостатки Во многих отстающих отраслях! Вот в сфере быта и озелененья Бесхозности не сыщешь ни фига… Пора, чтобы и в женском населенье Распределяли поровну блага! В конце концов, ведь есть прокуратура, Общественность, больницы, профсоюз! Что ж мне, в сберкассу сдать свою фигуру И, хоть там никакой, а всё же — бюст?! Куда же наши органы поделись, Когда гражданка спит и жаждет нег?! Ведь защищали вы Анжелу Дэвис! А я ж — своя, а не какой-то негр! Вот вы ж добились запрещенья гонки, Войны холодной снизили угар, — А для родной трёхкратной чемпионки Не можете подкинуть экземпляр?! Поймите, это ж мне не для потехи, Не для каких-то цирковых арен! Вы, говорят, одной Эдите Пьехе Ансамбль «Дружба» выдали в гарем… Пусть просьба моя выглядит убого, Но в городок наш русский под Москвой Пришлите мне, редакция, любого! Пусть он там будет плохонький, но — свой!

1978 г.

Горные

лыжи

Не пойму, ребята, не пойму, Перед кем роняем мы престиж? Как же так, на родине Муму Нету корифеев горных лыж?! И ликуют, видя наш застой, Буржуазные лишенцы и лишенки… Где же горнолыжный наш Толстой?! Где слаломные наши Евтушенки?! Вот смотрю я телик, матерясь: Снова наши дуют. Анекдот! А Суворов в Альпах — русский князь! — Ездил на заду, как патриот! А теперь жидки и немчура Перед нами снеги колупают… Где же скоростные Блюхера?! Где утоп слаломный наш Чапаев?! Плохо проверяют матерьял, Коль на лыжах портят борозду. — Тот не русский, — Гоголь повторял, — Кто не любит быструю езду. Русский дух враги загнали в щель, Водят как детей нас вокруг пальца… Где же горнолыжный наш Кощей?! Кто побил нам слаломные яйца?! Станиславский дока был из док — «Я не верю!» — рыкал, как в бреду, В смысле, чтоб умел любой ездок Перевоплощаться на ходу. Ну, а наших гнут, как каучук, Все таланты, пиявки, отсосали… Где же скоростной наш Бондарчук?! Где же горнолыжный наш Сусанин?! Надо срочно что-то предпринять, Тронуть государственный запас: Сахарова можно променять На специалистов горных трасс. Но бунтарский дух, гляжу, закис. Мало вас мы, фрайеров, давили!.. Где ж Лаврентии Палыч — слаломист?! Где застрял наш горный Джугашвили?..

Городки

Июльским утром у реки Собрались наши мужики — Сыграть партейку в городки И принять дозу, Но тут глядим — пылится шлях, И прет на личных «Жигулях» Наш председатель, некто Лях, И сразу — в позу. Он здесь чужак, полячишко дотошный, Перед начальством мечет он икру, Ему плевать на спорт наш городошный — Простую нашу русскую игру. Кричит: «Вы, сукины сыны, Здесь протираете штаны! Мы ж государству сдать должны Излишки мигом! А вам на это наплевать, А чтоб за хлеб повоевать — Так это фигу!» В душе мы с ним, конечно, согласились: В разгар страды — грех на душу берём… Но если б мы с утра не похмелились — Ходить бы ему, гаду, с фонарём! Наш сторож Гриша Пиночет, Философ и авторитет (За что и получил впослед Такое имя), Взял власть за тощие грудки И задышал ему в очки: «Усвой, католик, — городки Для нас святыня, Не порть нам, дядя, шарм и панораму, Не раздражай нас скудостью ума: Мы выполним аграрную программу И хлеб сдадим державе в закрома.» А зоотехник Михаил Ему сто семьдесят налил, И сам до дна опорожнил Свою поллитру: «Чтоб урожаи как след сберечь, Прошу, — грит, — Вас не пренебречь — Давай хлебнем за Вашу Речь За Посполиту. Ты нам родня и враг татарам крымским, Своё ещё мы скажем на полях, А что поляк теперь стал Папой Римским Так и Бжезинский тоже ведь поляк.» Тут председатель осерчал Так, что стакан не замечал, Ногами топал и кричал, Мол, — ух ты, ах ты! Меня Михей толкает в бок: — Гляди, как бьётся, голубок! Видать и впрямь, не дай нам Бог Связаться с шляхтой! У них там в Гданьске нынче забастовки За сахар и за новый профсоюз, Так что, братки, без третьей поллитровки Решить я это дело не берусь. Поляк заныл: «Колхоз, народ…!» — Нас на сознательность берёт, А сам не курит и не пьёт, И спорт не любит… Ну, так и лезет на рожон, Не может он понять, пижон: Мы ж городками бережём Колхозный рубль! Мы в городки куём своё здоровье, И нервы наши, как всегда, крепки. А вот у них там смута с малокровьем, — Поскольку Польше чужды городки. Тут я взял слово и сказал: «Братва, пора кончать базар, Не тратьте попусту накал И пыл, однако. Мы всё же ценим их страну, — Ведь помогали нам в войну Четыре их танкиста, ну, И их собака. Ты, председатель, погоди, не кисни, Нам трудности и смуты — пустяки. Ведь оттого и танки наши быстры, Что весь народ играет в городки! Сейчас партейку мы родим И выйдем в поле, как один, На поруганье не дадим — Мы ж солидарны… Кто врёт, что подвиги редки, — Готовь для сахара кульки, Мы перейдём на буряки И скипидары. Ответим дружно картеровской своре: У дядь из НАТО руки коротки! И вскоре все в Варшавском Договоре Как пить дать, заиграют в городки!

Гребля

О Моне Лизе зная понаслышке, С чужих и даже неприличных слов, С младых ногтей любили мы, мальчишки, Одну простую девушку с веслом. Она стояла в сквере у вокзала, С высокой грудью, с чёлкой на пробор, И ни зимой, ни летом не слезала, Блюдя собой отечественный спорт. О ней вздыхать имелись все причины: Ведь в подростковый возраст ключевой По ней мы анатомию учили И точно знали, где у них чего. Волненья наши ширились и крепли, Ночами снился гипсовый корсет… Мы поняли тогда: важнее гребли У нашего народа дела нет! О, вкус познанья — горький вкус лимона. Что в скверик нас заброшенный несло? Мы грезили судьбой Пигмалиона По отношенью к девушке с веслом. Футболочка её в полосках алых И трусики оттенка «мумиё» Отождествляли наши идеалы… И жизнь свою мы строили — с неё. Прошли года. Мы выросли, окрепли. Был каждый сыт, обучен и обут. Все занялись теперь народной греблей: У нас теперь все, как один — гребут! Пусть западный политик пыл умерит — Народ наш их замашки не простит: Вот ведь никто на свете не умеет Прекрасней нас смеяться и грести! Мы любим жить. И мы живём красиво! Когда капитализм пойдёт на слом, Мы на его могиле, словно символ. Поставим нашу девушку с веслом!

1979 г.

Конный спорт

(Рассказ конюха сборной команды СССР)

Значит, вот как дело было: Наша славная кобыла До безумья полюбила Привозного жеребца. Был, признаться, парень странный Жеребец принцессы Анны, Длинногривый и буланый — Видно, в дядю, иль в отца. А в тот год принцессе Анне Нет, чтобы купаться в ванне — Вздумалось в соревнованьи Соискать конкурный приз… У буржуев как ведётся? Если уж ему неймётся — То хоть в стельку расшибётся, Только б выполнить каприз! Вот на радость той кобыле К нам британцы прикатили И с собою прихватили Иноходца-жеребца. Как она на нем скакала!.. Нашим было места мало. Я уж думал — всё пропало, Лам-ца-дрица гоп-ца-ца! Но моя кобыла Нила Суть мгновенно оценила И в конюшне соблазнила Иностранца. Пару раз… И когда пришли их грумы, Он уже про приз не думал, Лишь стоял, соломку хрумал И косил усталый глаз. Те кричали, пили виски, Восклицали по-английски: — Мол, на привязи

не висни! — Да какой с него был толк! Анна нашу власть чернила, Ну, а я хлебал чернила. И без слов здесь ясно было: Нила выполнила долг! На другой день их газеты, Клевеща про всё про это, Поместили три портрета — Нилы, мой и жеребца… Ну, а наши балагуры Взяли все призы в конкуре! И катились слёзы-дуры С августейшего лица. Так вот, детки мои милы: Рядовая, бля, кобыла, А здоровье не щадила, Чтоб достался нашим приз! Пусть враги кричат с досады. С малых лет, с яслей, с детсада У кобыл учиться надо Проявлять патриотизм!

Коньки

Есть у нас причины для тревоги, И весьма весомые, увы. Здесь пробел у тренеров у многих: Развивают конькобежцам ноги Вместо, извините, головы. Вот возьмите случай в Амстердаме: Во втором забеге на пятьсот Фаворит наш, беспартийный Дамин Строил глазки зарубежной даме — И не смог вписаться в поворот. А потом в отеле «Юбер Аллес» С ней режим нарушил. Поутру, Когда в номер мы к нему ворвались, Руки там чужие оказались, А точнее, ноги — ЦРУ. Этот жест, сомнительный и гадкий, Слабой головы побочный плод. Мы ж его проверили до пятки: Вроде, биография в порядке, И отец, хоть русский, но — не пьёт. Это ж происк мира сволочного: На коньках нас удушить хотят! Мы к ним — с Хельсинкской программой новой, А они — занюхали Корчного И растлили нам Большой Театр! Мы уже имели горький опыт, Корень зла нам нужно зрить ясней: Помню, кое-кто в ладони хлопал, Когда жмот и циник Протопопов Для отвода глаз плясал Масснэ. В мире слишком неспокойно стало. Рейган вынул ядерный кулак. Значит, бдеть нам надо неустанно, Сделав вывод из Афганистана… Да и в Польше нужен свой Бабрак! Нет, всё-таки нам истина дороже: Многое не ладится на льду. Но должны сказать мы с вами всё же, что на коньках стоим мы в пять раз тверже, Чем в девятьсот тринадцатом году. Но ещё победа неизбежна. Мы же ведь их били под Москвой! И в ответ на выпад зарубежный Мы повысим нашу конькобежность, Занявшись вплотную головой!

1978 г.

Прыжки с трамплина

(Рассказ бригадира лесоповальческой бригады на трассе Уренгой-Ужгород)

Я, может быть, сейчас скажу немного длинно: Всему виною — прыжки с трамплина. А дело в том, что год назад какой-то гангстер В горах построил трамплин гигантский. Я с малых лет, как к левитановым полотнам, Припал душою к суперполётам. Во сне летал и наяву я постоянно — Ну, как Янковский у Балаяна В тот роковой для меня день в Бакуриани Уже я думал — рекорд в кармане. Внизу стоит толпа и смотрит, рты разинув — Сплошные кепки. А в них — грузины. Судья толкнул меня вперёд и охнул слабо. Сам стал зелёный, как флаг ислама. Когда я прыгнул, под лопатку ткнулось дуло. А сзади голос: «Вертай к Стамбулу!» Я говорю: «Да у меня ж не «ИЛ, а лыжи! Нас над границей собьют свои же!» А он в ответ: «Да ты любому дашь здесь фору! Жить хочешь, дядя — вертай к Босфору!» …И как ракетчики не сбили нас обоих?… Спасибо, мама, что я не «Боинг»! Так пролетел я километров тыщу триста — Причем, под дулом у террориста. Видать, с напарником моим общались черти, Но только вижу — внизу мечети. Он соскочил, а я застрял в лимонных ветках, На что и била их контрразведка. Но я не выдал, не сболтнул, не брякнул всуе, За что и как мы тут голосуем. Я ЦРУшникам твердил в припадке бурном: «Хочу обратно, к родимым урнам! Хочу в свой край полей, лесов и дисциплины. Там мой народ и там мои трамплины!» Потом меня — всё это помню я до дрожи — Постигла участь их молодёжи. Конечно, кое-кто и там живёт шикарно, Но я трудился, как папа Карло. Так и погиб бы на чужбине я, как Овод, Когда б не дальний наш газопровод. К нему добрался я, поллитру хряпнул с горя И — полз по трубам до Уренгоя. Ну что ж, пошли валить стволы, кончай собранье! Спасибо, братцы, всем за вниманье.

Романс пулевого стрелка

Дайте место, братцы, моему стиху — Расскажу вам вкратце всё, как на духу: Смутно помню батю, братьев на печи… Батя мой в штрафбате пулю получил. Я впитал наследство это с молоком: Стать мечтал я с детства пулевым стрелком. В драках, а не в спорах рос я, сорванец. Сладок был мне порох, нежен был свинец. Забывал я в тире хлеба благодать, — Только б мне, задире, вдоволь пострелять! Как краснел обильно, встретившись с бабьём! Был любимым фильмом «Человек с ружьём»… «Кабаны», «олени» рассыпались в дым. Мне б не по мишени, мне бы — по живым! Тренер матерился: «Ах, ядрёна вошь. Ты не там родился, не тогда живешь! Злоба так и шпарит! Давит, как печать… В СМЕРШе б тебе, парень, маятник качать!» Слышал не однажды и о нём самом: Ох, и пострелял же он в тридцать седьмом!.. Шёл, забыв соблазны, к цели прямиком. Стал я экстра-классным пулевым стрелком. Не прощал обиды, но остался цел. Белый свет я видел только сквозь прицел. Титулы, медали, праздников шабаш… Годы замелькали — вышел я в тираж. Заглотну я ужин, плюну в потолок — Никому не нужен пулевой стрелок! С горя взял да запил, словно сыч, надут. В террористы запись наши не ведут… Я сосу ириски, я пасу коров — Ну, а Папа Римский ходит жив-здоров! Ах, Агджа — растяпа, шансы растерял! Где б был нынче Папа, если б я стрелял?! Рейган — канарейка президентом стал… Где б был нынче Рейган, если б я стрелял! Дом мне, что берлога, я ещё не стар. Мне одна дорога — дуть в Афганистан! Одного желаю, к одному стремлюсь: Там я — постреляю! Там я — порезвлюсь! Ну, а коль догонит пуля-западня, — Кто-нибудь схоронит среди гор меня. Почерк торопливый грянет в пару строк: «Здесь лежит счастливый пулевой стрелок».

1986 г.

Стрельба из лука

Стрельба из лука — это, брат, такая штука: И загогулина тебе, и закорюка. И как считает наша славная наука, Нам нету равных в ней от Анд до Бузулука. Считает Запад: мы ленивы и затасканы. Но им известно: в нас бушует кровь татарская. Не зря ж татары триста лет, башибузуки, Россию гнули, как свои большие луки. С тех пор прошло немало дней в кровосмешенье — И нам никак не промахнуться по мишеням. Ведь даже Горький, наш писатель пролетарский, Твердил, что «мать» мы произносим по-татарски. О, это слово, эти гневные три звука Дают нам силы, чтоб вовсю стрелять из лука! Оно поило Русь века своим нектаром, А если так — тогда спасибо всем татарам! К чему я это? А вот ты идешь, затарен, Глаз косишь — а я вижу: свой, татарин. Не иностранец, не какой-нибудь япошка, А наш, родимый, отатаренный немножко. А то, что глаз прикрыт — так это не докука: Так людям просто легче целиться из лука. Узнаем мы друг друга и за Гибралтаром По этой явной принадлежности к татарам. Прошли мы с нею и сквозь войны и мытарства И никогда не отречемся от татарства! Пусть говорят, что между Польшей и Китаем Мы, как Сизифы, экономику катаем… Дадим возможность посмеяться им задаром: Они ж не знают — всё до фени нам, татарам! Учтут пусть, гады: с этой тягой питьевою Гораздо легче нам справляться с тетивою. Пусть катят бочки — мы их выпьем! Прочь интриги! Не хватит стрел — мы пересядем все на МиГи. Мы в этом деле, кому следует, клянёмся: Пусть ставят цели — ну, а мы не промахнемся!

1984 г.

Фехтование

С.Никитину

По поликлинике, Лопая финики, Знать, на прием к свояку, — Сам видел, товарищи! — Шел фехтовальщик С дырочкой в правом боку. Я ему в прозе Задал вопросик — Надо же мне, дураку! Теперь на приемы Ходим вдвоем мы С дырочкой в правом боку…