В тени Канченджанги
Шрифт:
Лагерь II и ребро Мыши
Крутой снежный склон ведет на перевал. Вдалеке скальный купол Кангбахена
Верёвочные перила — надежная опора
В лагере III, на перевале
В
Кангбахен (высота 7902 м). Вид с боковой морены ледника Рамтанг
Фиаты по пути на родину. Вдали — Арарат.
Вальдек еще фотографировал, Войтек извлек лист бумаги, авторучку и полиэтиленовый пакет Составил записку о восхождении: «On the 28th of May 5 members of the 1st Polish Nepal Himalaya Expedition — Kangbachen 1974 reached the top of Kangbachen at 11.20 a.m…» (26 мая в 11 часов 20 минут дня 5 членов Первой польской непальской гималайской экспедиции «Кангбахен-1974» достигли вершины Кангбахена…).
Я двинулся в связке с Весеком и Рубинеком. Мы спускались первыми. Оказавшись последним в группе, я обогнул Войтека, который разгребал снег среди острых камней, ниже вершины, подыскивая место для пакета.
Спуск по скалам происходил быстро. Только оказавшись на снегу, у подножия вершинного купола, я ощутил смертельную усталость. Страшно хотелось пить. Едва передвигая ноги, мы спешили среди легкого тумана по запорошенным следам к перевалу. Джалунг-Канг плотно закрыли тучи. Наш куполок посерел, его все гуще окутывал поднимавшийся снизу туман. Пошел мелкий снег.
После двух мы были на биваке. Через минуту подоспели Вальдек и Войтек.
— Как Юзек? — спросил я, когда они заглянули в нашу палатку.
— Ничего. Почти все время спал. Чувствует себя, кажется, получше. Он обижен и возбужден. Собирается завтра отправиться на вершину. Спрашивает, кто пойдет вместе с ним.
Мы уже страшно устали. Никаких эмоций я не испытывал, меня охватила апатия и чувство сожаления, что все у нас уже позади. Стало сумеречно, снег шел все сильнее.
— Нет, сегодня мы не будем спускаться. — И мы влезли в «турню».
Юзек:
«Я слышал, как вы вернулись. Довольные, счастливые, что побывали на вершине. Я даже не спрашивал, это можно было почувствовать, распознать по самому тону голосов. Кажется, я даже вас не поздравил. Мне было так не по себе, так досадно при мысли, что вы могли пойти одни, а меня оставить здесь…
Проснулся я поздно. Было совсем светло. Я не понимал, что произошло.
«Где они все? Почему я один? Может, они бродят возле палатки?»
Я попытался встать, чтобы выглянуть наружу, но не в состоянии был сохранить равновесие. Хотел выйти, но заметил, что привязан к верёвке. Царила мертвая тишина. Я сообразил, что вы ушли.
Давно ли? Часов у меня не было, я не знал, сколько сейчас времени.
«Может, они близко?» Я дополз наконец до рукава палатки. Сплошная белизна, слепящий свет, и кругом — ни души. Пусто!
Ушли! Один! Мне стало страшно досадно, хотелось плакать от отчаяния и злости. Я подумал, что вы, наверное, нарочно меня не разбудили. Вчера я едва тащился, чувствовал себя паршиво, возможно, поэтому.
И я снова пытался подняться, но в голове у меня по-прежнему шумело, пришлось лечь.
«Как же они могли?!» Если бы меня разбудили, я бы, вероятно, дошел! А теперь что мне делать? Разве я один управлюсь? Кто пойдет со мной на вершину? Вопрос: пойду ли я еще?
Потом, обиженный, я заснул в незастегнутом спальном мешке. И спал так крепко, что разбудили меня только ваши голоса… Вы вернулись… с вершины…
И я продолжал возмущаться, оскорбленный тем, что вы меня не разбудили, не желал с вами разговаривать. Ведь, чёрт подери, я сумел бы пойти! Кангбахен — это, возможно, было самое большее, чего я смог бы достичь в своей жизни!
Явился Вальдек, я говорил с ним: к нему у меня было больше всего претензий. Он объяснил мне, что произошло утром. Ничего подобного я не помнил… Ах, значит, поэтому…
От него я узнал, что вы шли немногим больше трех часов. «Сейчас только вторая половина дня. Может, я еще и сегодня успею. Не все потеряно. А может, завтра. Только кто со мной пойдет?.. Возможно, я пойду один, а завтра кто-нибудь дождется моего возвращения с вершины?» — еще лелеял я надежду.
Можно было торжествовать: Кангбахен покорен! Но если цель так близка и недостает одного-единственного дня — это в самом деле личная трагедия. И ведь я всегда хорошо себя чувствовал высоко в горах. На этот раз я был уверен, что взойду. На базе можно было говорить, что шансы невелики, что скорее всего ничего не получится, но в глубине души каждый из нас верил, пожалуй, что взойдет на вершину Точно так же верил и я. А теперь?..
Нет, я не смирюсь, сделаю все, чтобы завтра туда подняться! Ведь это так близко, думалось мне».
Вальдек:
«Утром, когда мы собирались в дорогу, Юзек сказал, что плохо себя чувствует и, пожалуй, ему не справиться. Я решал, что делать: оставить ли с Юзеком кого-нибудь или отозвать всю штурмовую группу? Но он ел, выходил из палатки, рвоты у него не было, он разговаривал с нами, словом, это не походило ни на горную болезнь, ни на детериорацию.
Спуск поэтому не требовался, но я еще размышлял: не оставить ли с ним Рубинека?
Почему именно Рубинека? Мне просто казалось, что после перелома ноги в прошлом году он самый слабый из нас, самый медлительный, а теперь, хотя это, возможно, и негуманно, учитывались силы и возможности каждого участника. Неизвестно, что нас еще могло ожидать… Я не чувствовал себя, однако, в полном смысле руководителем, чтобы в подобной ситуации принимать решение о том, кому остаться, не говоря уже о возможности вынудить кого-то исполнить его.
Втроем мы решили, что подстрахуем Юзека длинной петлей к верёвке, крепящей палатку. Мы приготовили еду, накрыли его пуховыми куртками, палатка находилась в безопасном месте. И мы ушли… Если бы состояние Юзека в то время уже было серьезным, то, будь спокоен, я сумел бы отказаться от вершины и скомандовать спуск.
К счастью, оказалось, что он спал почти все время, пока мы отсутствовали, и, возможно, даже чувствовал себя чуточку лучше».
Войтек:
«Последние дни я пробивал дорогу, как машина, независимо от того, чья была очередь, и вообще почти не замечал, что происходит вокруг.
Только на предвершинном плато, когда я увидел вершину, наступила разрядка. Я знал уже, что гора будет нашей. Я достал из рюкзака радиотелефон и связался с базой: «Алло, это штурмовая группа! Видим вершину! Скоро будем там. Поддерживайте связь!»
А Юзек? В его утреннем состоянии я не усматривал никакой опасности. Ему, по-моему, ничто не грозило. Между критическим состоянием и простым недомоганием — дистанция огромного размера. По-моему, он мог бы идти. Мне казалось, что он поступает благородно: чувствует себя не в форме и отказывается. Ради своих коллег…»
Шимек, очередной день в лагере II:
«Который же это день я торчал в «двойке»? Третий? Нет, уже четвертый…
Я увидел утром, как вы карабкались вверх по кулуару. Вы сохраняли фантастический темп. Потом я заметил вас на ребре, а в одиннадцать — красное пятнышко… на вершине! Вы долго сидели там. В бинокль видны были даже ваши ноги на фоне неба. Я гордился вами!
Потом все заволокло туманом, пошел снег. После полудня с перевала спустились Пасанг Дава и Джепа. Они несли «рондо» и остатки снаряжения. Первым делом я рванулся к радиотелефону, который они принесли, хотел связаться с вами. Я также все время надеялся, что из базового лагеря прибудет Сташишин. Однако батарейки сели. Связаться с вами не удалось.
Я сообщил шерпам, что вершина покорена, они радовались, как дети».
Рогаль в «четверке»:
«Весь день мы провели в «четверке». Лагерь оказался очень тихим, был удачно расположен, и в нем — уйма доставленных шерпами продуктов. Мы, полные тревоги, ждали связи, не спеша готовясь к завтрашнему штурму.
В одиннадцать Большой сообщил нам с базы, что в бинокль видел пятерку уже у самой вершины. Вскоре после этого мы услышали в микрофон спокойный, начисто лишенный эмоций голос Войтека: «Мы на вершине Кангбахена!»
Мы радовались, тронутые до глубины души.
Связь, увы, была односторонней: мы вас слышали, вы же — только базовый лагерь. Из разговора Войтека с базой мы узнали, что на вершину взошли пятеро, Юзек оставался на биваке.
Позже Большой передал, что заказал носильщиков на 1 июня, а шерпы уже ликвидировали лагерь на перевале. Все кончилось… Вечером в нашу палатку явился Доктор. Мы раздумывали, стоит ли в создавшихся условиях пытаться совершать второе восхождение или нет?
Во время дневного сеанса связи Войтек Бранский уведомил, что Юзек в плохой форме, но повода для беспокойства нет. По словам Войтека, можно было уже ликвидировать «четверку», штурмовой группе в качестве поддержки мы уже не требовались.
Если мы отправимся вверх, вся операция затянется на три-четыре дня, а так как группа Валъдека, как мы поняли, измотана, некому будет заняться ликвидацией лагерей.
Муссон уже как будто дошел до Непала, и, хотя погода еще не успела испортиться, сделалось слишком тепло, и это вызывало тревогу.
«В лагере IV слишком мало кислорода, он в лагере у перевала, но доставить его некому. Только когда принесут кислород, можно отправляться в путь. Кроме того, нет вспомогательной группы», — считал Доктор.
Я согласился с мнением старших коллег, будучи самым неопытным, неакклиматизировавшимся на такой высоте. Петр, как всегда, отмалчивался. Доктор хотел взойти на вершину, он себя чувствовал великолепно, но в создавшейся ситуации высказывался скорее «против», нежели «за».
Мы решили отказаться от восхождения на вершину. И тогда каждый из нас пережил чувство разочарования и подавленности».
Петр:
«Я искренне обрадовался, узнав по радиотелефону, что вы взошли на вершину. Цель была достигнута, собственные мечты как-то утратили силу. Я даже удивился, но они не владели мной. Мои стремления как руководителя экспедиции переплелись с моими личными мечтами, но первые оказались сильнее. Больше всего я хотел, чтобы группа поднялась на вершину.
Если бы я сам тоже оказался на вершине, я, в известном смысле, побывал бы там дважды. Но ведь не все мечты в экспедиции сбываются, думал я.
Отступились ли мы? Нет! Во время разговора я молчал. Пусть сначала выскажется вся группа. Да, муссон, видимо, надвигался, но погода могла продержаться еще несколько дней. Утром увидим: может быть, пойдем?!
Кислорода действительно не было, но шерпов можно еще было вернуть назад из лагеря II. Ведь если говорить о завтрашнем дне, то я предусмотрел возможность еще одного штурма, к примеру, силами двойки. Беспокоило одно: оставит ли штурмовая группа палатку на биваке у вершины? Нам тогда было бы значительно легче. Но Войтек не знал, сможете ли вы оставить одну из палаток. Он не объяснял, почему. Мы терялись в догадках: в чем тут дело? Может, высота так на него повлияла?»