В тени Канченджанги
Шрифт:
— Видите! Идут!
Далеко слева на траверсе видны были четыре темные точки. Юзек постепенно приходил в себя. Становилось все солнечнее и теплее. Круто нависший снег в кулуаре грозно поблескивал на солнце, терраса выглядела малопривлекательно.
— Ну, панове, двинулись, — поторапливал нас Вальдек. — Около полудня станет лавиноопасно.
По обрывистым скалам я спустился в кулуар, поднялся по нему выше и занял позицию. Вальдек страховал еще и с самой кромки.
— Следите за Юзеком, под снегом камни, — рычал я.
Они спустились удачно. В кулуаре
Начался спуск по кулуару. Мы брели по колено, по пояс в снегу вниз, к террасе. Юзек двигал перед собой толстую снежную подушку Он пытался нам помогать, отталкиваясь руками. Мы страховали попеременно, когда Вальдек удерживал всех на верёвке, я заходил вперед, занимая ниже страховочную позицию. Рубинек пробивал дорогу, Войтек и Весек волокли привязанного Юзека, придерживаясь нужного направления.
Прошло всего два часа, но нас стала донимать усталость. Мы валились в снег, задыхаясь, тяжелые мешки переваливались через наши головы. Ужасное солнце отбирало остатки сил. Появился туман.
— Когда же они придут? — Четверка Петра исчезла из наших глаз за скальной грядой, ограничивающей кулуар. — Когда же они покажутся?
Юзек тихо стонал, сердце разрывалось, но как облегчить его участь? Через несколько часов, страшно измученные, отупев от солнца, мы выбрались из кулуара.
Время подходило к двенадцати. На привале Войтек извлек из рюкзака радиотелефон.
— Что случилось? Почему, чёрт подери, не выходите на связь? — донесся до нас взволнованный голос Доктора.
— Нам очень тяжело… Мы не в состоянии останавливаться в определенные часы и доставать радиотелефон, — пояснил Войтек.
Минуту спустя из базового лагеря отозвался Збышек Сташишин. Из беседы с ним мы узнали, что спасательная группа направляется слишком высоко. Они должны спуститься и вести к нам траверс горизонтально.
Нужно было снова продолжать путь, взять левее, так мы быстрее встретим ребят с кислородом. Только теперь начались настоящие трудности. Транспортировка наискось по склону превосходила наши возможности. Мы хрипели под тяжестью рюкзаков, изо всех сил сжимая в руках верёвки, от которых ныли руки и плечи. Время шло, но конца дороги не было видно. Мы проглядели все глаза, высматривая коллег, но перед нами белело только затянутое дымкой пустое пространство террасы.
— Нам не справиться! — Я повалился в снег, перед глазами плыли темные круги. Рядом дышал, как выброшенная на песок рыба, Весек.
— Когда это кончится?! Неужели они никогда не придут?!
За спиной у нас свыше четырехсот метров расщелины и порядочный отрезок на склоне, но перед нами еще целые километры траверса по снежному откосу. Жара отнимала у нас последние силы.
— Юзек! Юзек! Помоги нам! Попытайся идти! — Мы чуть ли не молились на него.
Он пытался это сделать. Ступал шаг или два и валился в снег. Мы волокли его дальше, покуда могли, пока наконец не падали сами. Дико хотелось пить. На террасу опустился туман, сквозь него пробивалось палящее солнце. Ужасная
— Войтек, свяжись с ними! Почему их не видно? Может, утром нам просто показалось? Почему они едва-едва тащатся? Прошло уже шесть часов. Ведь нам одним не управиться! — перемежались возгласы обиды и отчаяния. Мы извлек ли радиотелефон.
— Алло, Петр… Алло, Анджей… Алло, спасательная группа, отзовитесь!
Ответом было молчание.
— Говорит база, говорит база! Слышу вас хорошо, — неожиданно донесся до нас голос Збышека Сташишина. — Я только что разговаривал с Петром. Не знаю, почему они вас не слышат. Возможно, мешают скальные ребра. Вижу обе группы в бинокль. Они уже близко, близко от вас. Я попытаюсь направить их по верному пути. Немедленно связываюсь с ними. Как Юзек, что сообщить Доктору?
— Они уже близко! — Я готов был разрыдаться от счастья. Но пока что мы должны идти! Быстрее! Ведь у нас нет палаток. Надо добраться до «четверки» любой ценой.
Мы передвигались медленно. Юзек вел себя очень мужественно. С невероятным упорством он пытался пройти несколько шагов, поддерживаемый снизу и сверху, падал в снег, и все начиналось снова.
— Левой. Теперь правой, еще шаг! Чуть выше! — под сказывали мы ему.
Он был уже в полном сознании. И очень хотел нам помочь. Его физиономия искривилась в нечеловеческой гримасе усталости и боли.
— Проклятие! Я почти… не в состоянии идти… Ногу просто рвет.
Время шло, а мы по-прежнему держали путь наискось, влево, по глубокому, рыхлому снегу. Было около трех. Нас уже сломила усталость, через каждые несколько минут мы падали во влажную белизну вместе с нашим больным, но продолжали продвигаться в направлении спасательного лагеря IV. Увы, никто не появлялся в пределах нашей видимости. Язык, рот вспухли и потрескались — это оттого, что мы поглощали снег. Брюки давно успели промокнуть, и ощутимый холод охватывал икры и ступни.
«Что будет, если нас здесь настигнет ночь?! Отмороженные ноги! Пусть же наконец явятся коллеги! Пусть заберут Юзека! Ведь мы подыхаем от усталости: за спиной у нас — вершина! Почему их нет?» Во мне говорил только подсознательный, звериный страх и жажда, чтобы кто-то облегчил мою участь, взял мой рюкзак и верёвку, позаботился о Юзеке, чтобы наконец появилась палатка, в которую можно забраться и отдохнуть.
Наступили сумерки. За плечами у нас — десять часов мучительного пути. Мы засомневались, сумеем ли вообще отыскать сегодня друг друга в беспредельных снегах террасы.
— Хоп, хоп!.. Хоп!.. Хоп!.. — орали мы как сумасшедшие. А вдруг они за грядой? Никто, однако, не отзывался.
— Покричим еще! — настаивал Войтек.
Мы были бессильны перед лицом этого бескрайнего снежного пространства. И не могли понять, почему наши коллеги еще не добрались до нас. Мы должны идти! Любой ценой надо пытаться это делать. Иначе… не избежать трагического исхода! За ближайшим ребром должен быть лишь отрезок пути по снежному полю и лагерь. Да, там должен находиться лагерь!