В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
... А девятнадцать лет назад ту же роль сыграла для большевиков эсерка Фанни Каплан. Полуслепая... полубезумная...
"Ну, надо же..."
Очередная, на этот раз ещё не прикуренная, сигарета смялась в руке Степана. Табачные крошки просыпались на стол, прилипли к ладони, но Матвеев не обращал внимания на досадные мелочи.
Он судорожно пытался вычислить ту самую "ключевую" точку, воздействие на которую способно поднять на дыбы "советского медведя". И не находил. Все предположения при ближайшем рассмотрении оказывались более или менее безумными.
"Покушение на кого-то из командиров
товарищам
придётся".
– Матвеев снова потянулся за сигаретой, попутно чуть не опрокинув пустую чашку, и, словно опомнившись, попросил официанта принести ещё кофе...
"Да-да - целый кофейник, и бисквит. Самый сладкий, что у вас есть. Или как он здесь называется?"
"Нет. А что, если основной целью должен стать так называемый collateral damage - внешне совершенно нелогичные жертвы, случайные некомбатанты, не вовремя оказавшиеся на линии огня террористов? Но тогда это должны быть фигуры соответствующего масштаба - политики, деятели культуры, какие-нибудь представители Красного Креста или ещё каких гуманитарных организаций".
Машинально отщипывая кусочки от не слишком свежего и уже изрядно подсохшего бисквита, Матвеев макал их в чашку и методично закидывал в рот, не замечая, что уже несколько капель кофе сорвались вниз, к счастью попав не на брюки или пиджак, а на салфетку, так и оставшуюся лежать у него на коленях.
"Самое страшное, что предотвратить подобный теракт мы не в силах. Ибо не обладаем достаточной информацией, да и сил у нас не так много. Но просчитать возможный вариант развития событий обязаны".
Да, мысль выглядела интересной и многообещающей, и сэру Энтони она должна понравиться...
4.
Конспиративная квартира НКВД СССР в Мадриде, Испания, 13 января 1937
,
поздний вечер.
В просторной комнате, судя по всему, служившей прежним хозяевам гостиной, за круглым обеденным столом сидят трое мужчин. Один из них, полноватый с несколько обрюзгшим лицом, и глубокими залысинами над высоким морщинистым лбом, уже не молод. Год назад ему исполнилось сорок, и он вполне чувствует свой возраст. Двое других находятся в самом расцвете сил: высокому блондину с очень простой славянской внешностью - лет двадцать пять. Хотя, возможно, и чуть больше. Худощавому брюнету с узким жестким лицом - скорее всего, около тридцати. Они, - коллеги и даже самый молодой из них знает других не один год, но здесь, в Испании, называют друг друга вымышленными именами. Они не понаслышке знают, что такое дисциплина и прекрасно понимают, чем может для них закончиться любое "баловство".
– Что с делом товарища Марти?
– спрашивает, распахивая окно, старший.
В комнате накурено, и чаю за время "рабочего совещания" выпито немерено, но не все вопросы еще решены, и не все дела переделаны.
– Тут такое дело, Николай Карлович, - блондин бросает взгляд на потухшую трубку, зажатую в крепкой рабочей руке, и со вздохом откладывает в сторону.
– Есть слух, что товарища Марти убили люди "Интеллигента".
– Нет, - кивает Николай Карлович.
– Слухи... А кроме слухов? Плохо ищем, Петя! Очень плохо!
– Ищем хорошо, - возражает блондин, без робости встречая волну начальственного гнева.
– Но у них там, Николай Карлович, тоже не сопляки собрались. Кое-что умеют не хуже нас, и в наших же "университетах" учились. Так что упрек не принимаю. Ищем, а то, что не нашли пока, так было бы легко, зачем бы мы нужны были? Зато мы вычислили их информатора в штабе Интербригад.
– Кто это "мы"?
– сразу же оживляется брюнет.
– Мы - мы, или еще кто, со стороны?
– Товарищи из военной контрразведки...
– объясняет Петя, удивленный "энергией" вопроса.
– Кто именно?
– давит брюнет.
Его интерес настолько очевиден, что Николай Карлович поднимает бровь. Делает он это красиво, можно сказать, аристократично, но участникам разговора сейчас не до эстетических изысков.
– Луков и Готтлиб, - блондин и сам, видимо, недоумевает: что же могло так зацепить брюнета в этом пусть важном, но все же рядовом деле?
– Взяли?
– подается вперед брюнет.
– Информатора-то?
– нарочито тянет нервы Петя.
– Нет, семафор!
– обрезает брюнет, глаза его становятся прозрачными и холодными как тонкий речной лед, и такими же как этот неверный лед - опасными.
– Не взяли, - сдает назад Петя.
– Ждут приказа от...
– Вот, что Петя, - неожиданно встает из-за стола брюнет.
– Беги-ка ты скоренько в штаб, и скажи, что имеется строгий приказ Никольского, "остановить любые действия". Любые!
– кладет он раскрытую ладонь на столешницу, не разрывая, впрочем, зрительного контакта с Петей.
– Все заморозить, засекретить "под ноль" и передать лично мне. Письменный приказ я привезу утром.
– Не обижайся!
– добавляет он спустя мгновение.
– Но идти надо сейчас. Нам этот информатор - живой и невредимый!
– так нужен, что и сказать тебе не могу. Иди, а?!
Блондин бросает удивленный взгляд сначала на брюнета, потом на Николая Карловича, едва заметно кивнувшего, пожимает плечами и выходит из комнаты.
– Ну, и что ты задумал?
– спрашивает Николай Карлович, когда за Петей поочередно закрываются две тяжелые двери.
– Новый командующий собирается посетить фронт у Саламанки...
– брюнет наклоняется вперед и смотрит пожилому в глаза.
– Рискуешь, Федя, - качает головой Николай Карлович.
– Если с командармом, не приведи господь, что случится...
– Прикроем, - брюнет по-прежнему смотрит собеседнику в глаза.
– Ты это видел?
Он медленно, словно смакуя, извлекает из кармана пиджака и кладет перед Николаем Карловичем сложенный вчетверо лист бумаги.
– Ну, и что я должен был видеть?
– Николай Карлович разворачивает бумагу, читает, снова складывает и кладет перед собой, прихлопнув тяжелой ладонью.
– Н-да... замысловато и крайне рискованно, но если получится... "Интеллигент"...
– качает он головой.
– Да, тут по гроб жизни не отмоешься... Но риск, риск...