В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
Кайзерина прошлась за спинами зрителей, прижавшихся к балюстраде, остановилась у дверей, ведущих внутрь здания, закурила, стараясь унять разгулявшееся сердце.
"Ну же! Давай!"
Но Тревисин-Лешаков точно так же бесцельно "гулял" по противоположной галерее. Между тем, Таня пела что-то "киношное", народ внимал, а время уходило, и непоправимое могло случиться в любой момент...
"Легионер" вдруг остановился, заговорил с каким-то невысоким парнем в госпитальном халате. Кайзерина насторожилась, но старалась даже не смотреть
"Он?"
У нее не нашлось времени "переварить" тот удивительный факт, что по странному стечению весьма непростых обстоятельств старый парижский знакомый Виктора оказался "своим", хотя разобраться, кто для них здесь свой, а кто - чужой, без поллитры вряд ли удастся. Но и на "пол-литра" времени не оставалось...
Лешаков что-то сказал. Мужчина оглянулся, и рука его скользнула в карман халата. Но Легионер, улыбаясь, сказал что-то еще и положил парню руку на плечо...
"Он!" - поняла Кайзерина, и в этот момент, не прекращая говорить и улыбаться, Лешаков скользнул быстро взглядом поверх головы "раненого" и чуть кивнул.
"Он!"
Кайзерина перевела взгляд на техника-лейтенанта, стоявшего у балюстрады всего в нескольких шагах от нее, и поняла, что не ошиблась. Вересов, два дня проходивший в форме советского командира, появился на галерее в форме испанского сержанта, в пилотке, и в зимней куртке, под которой так хорошо прятать оружие. А сейчас - хотя "зал" в очередной раз взорвался аплодисментами и воплями "Вива Виктория!", смотрел не на певицу, а на Лешакова и чернявого невысокого мужичка, пытавшегося освободить рабочую - правую - руку из цепких пальцев старого бойца.
– Иван Константинович!
– позвала Кайзерина, подойдя к Вересову вплотную.
– Товарищ Вересов, ау!
– Что?!
– Вересов резко обернулся, рука его уже была под полой куртки.
– Буквально на два слова, - попросила Кайзерина и улыбнулась.
Она говорила по-русски, и от удивления Вересов несколько растерялся. Нет, он не потерял контроль над собой или событиями, но все-таки оказался не так сообразителен, как должен. И не так осмотрителен, хотя и то верно - Кайзерина опасной ему не казалась. Повода не давала.
– Баронесса?
– спросил он хмурясь.
– Два слова, - напомнила она.
– Полминуты.
– Вы?..
– Из той же организации, что и вы...
Кажется, их разговора никто не слышал. Ор стоял невероятный, да и оркестр начинал уже новую мелодию...
"Листья желтые... Однако!"
– Я...
– Я знаю, - серьезно кивнула Кайзерина.
– Вы при исполнении, Вересов. Полминуты, и продолжайте "исполнять".
– Хорошо, - решился Вересов.
– Идемте!
И первым пошел внутрь здания. Дверь открывалась в короткий коридор - дверь слева и дверь справа, - дальше лежала просторная комната и за ней анфилада комнат-палат, в конце которой лестница на хозяйственный двор.
– Ну!
–
– Баранки гну!..
У Кайзерины просто не оставалось ни времени, ни выбора, и она сделала то, о чём знала только теоретически...
***
Однажды, много лет назад, в Марселе...
GarГon, j'ai pas commandИ un Иchantillon microscopique mais de quoi bouffer.
Remplissez-moi mieux mon assiette
.
– Знакомься, милая, - сказал Луи-Виктор, - это Гастон Хаш, и он лучше пахнет, чем выглядит, но я думаю, ты и сама уже все поняла...
У Гастона было две клички: Хаш - гашиш, и Херинг - сельдь, но, кажется, он не был сутенером, хотя кто их знает...
– И тогда, - сказал Гастон, вкладывая ей в руку нож, - у тебя, девочка, останется не много времени. Твой враг или убьет тебя одним из тысячи способов, которые знает он и не знаешь ты, или изнасилует, а потом все равно убьет. Ты знаешь, как это происходит?
– его глаза налились кровью, и ей стало страшно.
– Он завалит тебя на спину, замотает голову подолом платья...
– Не надо!
– взмолилась Кайзерина.
Ее охватил ужас, словно, то, о чем говорил Гашиш, происходило сейчас и с ней.
– Не надо!
– Как хочешь, - пожал он широкими плечами.
– Но если не хочешь, запомни, у тебя будет время на один удар. Не коли! Ты не пробьешь ему грудь, да и живот пробьешь навряд ли. И потом, если не попала в сердце или печень, тебе все равно конец. Где печень, знаешь?
– Нет, - пролепетала она.
– То-то же!
– поднял он указательный палец.
– А бить надо так и так, - и тут же показал.
– И все. Только нож, - Гастон назвал нож по-цыгански "шурином", хотя до этого говорил "наваж".
– Только нож ты держишь неверно. Держать нужно так, - снова показал он.
– А бить так...
***
– Ну!
– обернулся к ней Вересов, пистолет был уже у него в руке.
– Баранки гну!
– ответила Кайзерина и одним коротким, но сильным ударом клинка, зажатого в руке обратным хватом, перерезала чекисту горло. Раз, и волна крови выплеснулась из широкой и глубокой раны. И ей оставалось лишь скользнуть вправо, чтобы не замараться, и обогнуть заваливающегося назад и хватающегося воздух руками "техника-интенданта".