В усадьбе

Лейкин Николай Александрович

— Изъ Кулакина. Три версты отъ васъ.

— Знаю. Да ты сможешь ли караульнымъ-то быть?

— Господи Іисусе! Съ какой же стати не смочь-то?.. Мы въ лучшемъ вид… Мы у графа Лидерса всю прошлую зиму собакъ караулили. И медвжонка караулили. Медвжонокъ у нихъ изъ сосунковъ былъ пойманъ. Можемъ даже такъ сказать, что вся ихъ охота была на нашихъ рукахъ. Пять собакъ, ружья ихнія… Надо тоже и накормить, и напоить…

— Постой, постой… Собаки и усадьба дв вещи разныя, перебилъ мужика баринъ. — Караулить усадьбу, такъ вдь надо

ночь не спать.

— Знаемъ-съ… Будьте покойны.

— Надо дворъ и фруктовый садъ и парниковый огородъ разъ пять въ ночь обойти.

— Въ лучшемъ вид… У меня и воры-то вс знакомые. Вдь мы знаемъ, кто воровствомъ-то занимается въ нашихъ мстахъ. Будто не знаемъ!

— Кажется, братъ, ты брешешь.

— Истинный Христосъ, знаемъ. Четыре вора тутъ у насъ собственно…

— Не мели, пожалуйста, вздору. Такъ вотъ нужно караулить.

— Вы мн прежде всего три доски предоставьте, чтобы бить. Я вамъ такую дробь начну закатывать, что первый сортъ.

Баринъ смотрлъ на мужика подозрительно и говорилъ:

— Доски-то я теб предоставлю, но дло не въ томъ. Ты вотъ и теперь наниматься идешь выпивши, а караульный пить не долженъ.

— Караульному-то и выпить, ваше благородіе. Нон ночи холодныя, на зар утренники. Тулупъ караульному будетъ отъ вашей милости?

Баринъ пожалъ плечами.

— Какой тулупъ! Я и не слыхивалъ, чтобы караульнымъ тулупы давались. Вдь это не казенный часовой. И наконецъ, теперь не зима.

— Ну, можемъ и безъ тулупа, ежели впередъ рубликъ пожертвуете, то я полушубокъ свой выкуплю. Какъ ваше положеніе въ мсяцъ?

— Постой, постой… Я все думаю, что теб это дло не сподручное. Мн лучше какого-нибудь отставного солдата…

— Лучше всякаго солдата будемъ руководствовать…

— Нтъ, я къ тому, что вдь ты крестьянинъ, а теперь осеннія полевыя работы, такъ сможешь ли ты, чтобы день на себя работать, а ночью не спать и караулить?

Мужиченко ухмыльнулся и махнулъ рукой.

— Насчетъ этого будьте покойны. Крестьянствомъ мы не занимаемся, давно не занимаемся, сказалъ онъ. — А коли ежели что вокругъ огорода, то это у насъ бабы.

— У нихъ вся деревня свои надлы бросила, вставилъ садовникъ, подстригавшій акацію. — Староста ихній только одинъ хлбопашествомъ и занимается.

— Такъ, такъ… поддакнулъ мужиченко. — Вотъ ему-то мы и отдаемъ нашъ участокъ. Отъ всхъ отъ насъ онъ арендатель.

— Отчего же вы сами хлбопашествомъ не занимаетесь? спросилъ баринъ.

— Да будемъ говорить такъ, что все какъ-то несподручно выходитъ. Да и расчету нтъ. Мсто у насъ подгороднее, господа охотники назжаютъ…

— Просто лнятся, облнились… проговорилъ садовникъ. — Вдь полевыя-то работы нешто сладки? Ой-ой-ой! А тутъ онъ около охотника вертится, ерничаетъ, — ну, смотришь, за это сытъ и пьянъ. На бездльномъ-то дл легче.

— На бездльномъ дл… Нтъ, братъ, не скажи, чтобы это бездльное дло было, обидчиво отвчалъ мужиченко. — Тоже охотнику-то

надо угодить да и угодить… Потрафить надо. А не потрафишь, такъ ничего и не возьмешь. Господина-то тоже, ой-ои, какъ тонко знать требуется! Ты тоже такъ долженъ знать, что у него внутри, какое такое мнніе и что онъ любитъ. Потрафилъ ты его сердцу, полюбитъ онъ тебя, ну, ужъ тогда хорошо. Бездльное дло! Не больно-то оно бездльное.

— Конечно же, бездльное. Нешто это дло за господиномъ по болотамъ шляться, у его собакъ блохъ вычесывать, да пьянствовать съ нимъ? стоялъ на своемъ садовникъ.

Мужиченко вскинулъ голову и подбоченился.

— А ты видалъ, какъ я у собакъ блохъ вычесывалъ? спросилъ онъ.

— Да конечно же, вычесываешь. Коли ты при господахъ въ егеряхъ служишь, то въ томъ твоя обязанность. Да и вообще безпутная ваша должность, Баринъ скажетъ: желаю я пріобрсть бабу. И ты обязанъ ему бабу предоставить. А нешто это крестьянское дло?

— А ты видалъ, что я бабъ господамъ сваталъ? Видалъ? кричалъ мужиченко. — Ежели я бабъ предоставляю, то я бабъ предоставляю для облавы, потому облаву безъ бабъ невозможно, а тамъ ужъ не моя вина, коли баба улыбки коварныя строитъ. Намъ за всми бабами не доглядть. Облава — вотъ потому и бабы!

— Знаемъ мы твою облаву! Вотъ на бабъ-то вы облаву и длаете съ господами охотниками.

— Ну, ужъ это ты врешь, брешешь! Укажи, когда и какъ я такъ дйствовалъ?

— Да что тутъ указывать! Всегда. Вы за вино что хошь сдлаете.

— Что мн вино! Вино мн и такъ подносятъ. Я хорошее мсто охотнику укажу, мн и поднесутъ. Вино виномъ, а, окромя того, я Бога помню. Только передъ бариномъ конфузить меня, закончилъ мужиченко. — Ты стриги, знай, дерева-то — вотъ твоя и обязанность.

— Не спорьте, не перебранивайтесь. Довольно, остановилъ ихъ баринъ.

— Да какъ же не спорить-то, ваша милость? Я въ караульные наниматься пришелъ, а онъ меня конфузитъ. За что же хлбъ отбивать у человка!

— Въ караульные все равно ты мн не годишься.

— Это еще отчего, коли я, можетъ статься, прирожденный караульный? Я и на кирпичномъ завод полгода въ сторожахъ выжилъ. Спросите обо мн всхъ — вс вамъ скажутъ, спросите обо мн у Амоса Ермолаевича въ кабак — и онъ меня чудесно знаетъ.

— Какъ тебя не знать въ кабак! Ты первый кабацкій засдатель! глумился надъ мужиченкомъ садовникъ.

— А ты не засдатель? Ты въ кабак мало сидишь? Да и пьешь-то на уворованное. Кто кабатчику-то кулекъ яблоковъ притащилъ?

— Я пью на уворованное? Ахъ, ты, пьяная твоя морда!

Перебранка усиливалась.

— Пошелъ вонъ! Не надо мн тебя!.. крикнулъ баринъ и сталъ гнать мужиченку. — Караульный! День ты будешь съ охотниками шляться да пьянствовать, а ночью отъ воровъ караулить! Да тебя самого пьянаго воры унесутъ. Иди, иди…

Мужиченко почесалъ затылокъ и сталъ уходить.