В змеином кубле
Шрифт:
Чтобы спасти уже их, пришлось всколыхнуть Сантэю. И теперь гибнут уже десятки тысяч. Продолжают гибнуть.
Неужели так бывает всегда? Любой шаг ведет в пропасть? Когда шагаешь — иначе просто не можешь. А потом не знаешь, как исправить уже это.
И почему именно теперь вспоминается табор? Все эти злобные дикари и дикарки. Даже дети — кровожадные звереныши, в любой миг готовые загрызть слабейшего. Хоть чужого, хоть своего. Ристу в детстве травили нещадно. И других — кто детства не пережил. В таком таборе выживает сильнейший.
Но
Аза знала, что Элгэ погубит всех. И всё равно спасла ее. Чем таким Мудрая обязана таинственному Джеку? Что оказалось важнее ее клана?
— Там моя сестра, — упрямо повторила Валерия. — И кузен Алексис.
Ночная скачка, глухое подземелье, серые плиты, тусклый блеск кинжала. Льется в ржавый мох кровь, в лунной ночи звенит древняя клятва. Там был брат Элгэ. А рядом скакал кузен Октавиан.
— Если она жива — ее найдут михаилиты. Или эвитанцы, или бьёрнландцы. А для одинокой девушки — даже такой, как ты, — там сейчас хуже, чем на Арене… — Элгэ осеклась.
Но Валерия Талес лишь упрямо сжала губы.
— Я потому и хочу пойти, чтобы Марцеллина не попала… на Арену. В ее худшем варианте. Зверье на улицах — не император Аврелиан. Их не остановит, что ей нет четырнадцати.
Император. По слухам, он убит. Разорван на части, сожжен, обезглавлен, четвертован, утоплен, скормлен диким зверям, сбежал, идет на столицу с армией, плывет с флотом элевтерийских корсаров, вознесся в светлый Ирий, провалился в Бездну, удрал на огромной змее с человечьим лицом, сам превратился в змею и со зловещим хохотом растворился на глазах у сотен перепуганных зрителей.
Похоже, с трона Аврелиан шагнул прямо в легенду. Вряд ли кто теперь узнает истинную судьбу безумца, не выбиравшего средств, чтобы сохранить жизнь и власть. Как не выбирала сама Элгэ — ради мести.
А Валерия, похоже, не слишком верит эвитанцам. Не говоря уже о бьёрнландцах.
Не верит, что те сунутся спасать ее сестру. Если не думает что похуже…
— Если Марцеллину не нашли наши, ее уже нашло зверье, — безжалостно перебила Элгэ.
— Кардинал сказал: некоторые дома и виллы еще держатся. Если Марцеллина у кого-то из друзей отца…
— Держатся. Хорошо охраняемые особняки, как у Поппея и Андроника. Кстати, эти дома уже взяты. Как и императорский дворец.
А преторианцы удрали первыми. Бросили казну на растерзание рабам и нищему плебсу. Потому как богатый плебс грабят не хуже, чем патрициев и всадников.
Много ли слуг было у отца Валерии? Сколько из них его ненавидели? А тайно? Такие не пропустят ни черный ход, ни подземный.
— Элгэ, я не настолько глупа, чтобы идти в женской одежде.
— Валерия, мы в Квирине. И ты уж прости, но мальчик из тебя получится тоже далеко не уродливый.
— Как и из тебя. Но ты выходишь свободно. Не возьмешь меня с собой —
Элгэ тяжело вздохнула. Попросить михаилитов запереть спроптивицу? А если сбежит?
— Хорошо. Но учти — от пуль и ножей прикрывать тебя не стану.
— Станешь, — грустно вздохнула Валерия. — Как тебя ни проси. Не думай, я понимаю, что толку от меня мало. Но и сидеть здесь просто так не могу. Считай, что я спасаю собственную совесть. Если отсижусь — всю жизнь буду думать, что могла сделать хоть что-то, но струсила.
Да. Потому что смерти Марцеллины Валерия себе не простит. В отличие от смерти Элгэ. Взрослую убийцу Поппея жаль всяко меньше маленькой сестренки.
И, наверное, это правильно. Себя Валерии жаль не больше.
2
Взять этот особняк на окраине оказалось проще некуда. Не труднее, чем другой, гораздо пышнее и богаче. Этого же хозяина.
А сам хозяин забился под кровать, брошенный и слугами, и рабами. А уж солдатами — даже еще раньше. Те в Сантэе драпают первыми. Небось уже все предместья миновали. Даже самые отдаленные. А то еще и пограбили по пути — если успели.
Квиринская столица и вообще-то не сильна верностью. Как и любовью к нанимателям. А уж в домах бесчестных подлецов и садистов…
Андроник, сдирая маникюр, цеплялся за шелковое покрывало, пока волокли вон. Визжал, рвал тонкую кисею кружев. Как совсем недавно — чужие жизни.
— Прошу покровительства! — взвыл он, кидаясь в ноги Керли. — Где генерал Анри Отважный? Я знаю, он ведь благородный человек! Пощадите! Умоляю!..
— Встань! — брезгливо поморщился Рауль. — И дерись.
Андронику швырнули оружие. Точнее — в его сторону. Кому охота руки марать?
А вперед выступил Марк Юлий Лаэрон. Впервые за эти жуткие дни — на редкость спокойный. Только бледен, но к этому уже все привыкли. Тут и прочие-то — не больно румяны. Разве что от лихорадки.
— Нет! — томный патриций попытался нырнуть за ближайшего эвитанца. Не глядя. За Конрада.
Хорошо хоть лапами не схватился. С полуоблезлой краской.
Но Эверрата и так едва не вырвало. Прямо на слизняка в шелках. На мерзкую смесь вони духов и трусливого пота.
— Отвали к змеям, извращенец! — рявкнул Конрад. — Дерись, как мужчина, или и так пристрелим! Или вздернем к змеям крысячьим. За ноги.
Раскомандовался вперед Керли, но тот не одернул.
— Анри Отважный ведь благородный…
— Да! — рявкнул Рауль. — В отличие от тебя. Только его здесь нет. И скажи за то спасибо — он таких как ты очень не любит. И не Анри Отважный, а генерал Анри Тенмар, герцог Тенмарский.
Дальнейшее — мерзко, но необходимо. Драться Андроник не смог. Только валяться в ногах, молить о пощаде и пытаться лизать грязные, пыльные сапоги. Всем подряд. Умудряясь сквозь рыдания еще сулить какие-то спрятанные где-то «несметные богатства». Получив которые, все «заживут как императоры».