В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
довольно богат, чтоб выписывать себе славных докторов и платить им за свое
лечение, -- Мойер друг Жуковскому -- но не Жуковский. Благодеяний от него не
хочу. <...>
Ему же. Около 7 ноября 1825 г. Из Михайловского в Москву
<...> Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию29, -- навряд,
мой милый. Хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех
моих ушей под колпак юродивого. Торчат! <...>
В.
<...> Не понимаю, что у тебя за охота пародировать Жуковского30. Это
простительно Цертелеву, а не тебе. Ты скажешь, что насмешка падает на
подражателей, а не на него самого. Милый, вспомни, что ты если пишешь для нас,
то печатаешь для черни; она принимает вещи буквально. Видит твое неуважение
к Жуковскому и рада. <...>
П. А. Плетневу. 4--6 декабря 1825 г. Из Михайловского в Петербург
<...> В столицу хочется мне для вас, друзья мои, -- хочется с вами еще
перед смертью поврать; но, конечно, благоразумнее бы отправиться за море. Что
мне в России делать? Покажи это письмо Жуковскому, который, может быть, на
меня сердит. Он как-нибудь это сладит. <...>
Ему же. Вторая половина (не позднее 25) января 1826 г. Из
Михайловского в Петербург
<...> Кстати: не может ли Жуковский узнать, могу ли я надеяться на
высочайшее снисхождение, я шесть лет нахожусь в опале, а что ни говори -- мне
всего 26. <...>
Ему же. 7 (?) марта 1826 г. Из Михайловского в Петербург
<...> При сем письмо к Жуковскому в треугольной шляпе и башмаках. Не
смею надеяться, но мне бы сладко было получить свободу от Жуковского, а не от
другого -- впрочем, держусь стоической пословицы: не радуйся нашед, не плачь
потеряв. <...>
П. А. Вяземскому. Около 25 января 1829 г. Из Петербурга в Пензу
<...> Был я у Жуковского. Он принимает в тебе живое, горячее участие,
арзамасское, не придворное31. Он было хотел, получив первое известие от тебя,
прямо отнестися письмом к государю, но раздумал, и, кажется, прав. Мнения,
слова Жуковского должны иметь большой вес, но для искоренения
неприязненных предубеждений нужны объяснения и доказательства -- и тем
лучше, ибо князь Дмитрий32 может представить те и другие. Жуковский сказывал
мне о совете своем отнестися к Бенкендорфу. А я знаю, что это будет для тебя
неприятно и тяжело. Он, конечно, перед тобою неправ; на его чреде не должно
обращать внимания на полицейские сплетни. <...> Сделай милость,
выражение развратное его поведение, оно просто ничего не значит. Жуковский со
смехом говорил, что говорят, будто бы ты пьяный был у девок, и утверждает, что
наша поездка к бабочке-Филимонову33, в неблагопристойную Коломну, подала
повод этому упреку. <...> Аминь, поговорим о другом. <...> Каково "Море"
Жуковского -- и каков его Гомер34, за которого сердится Гнедич, как откупщик
на контрабанду. <...>
П. А. Плетневу. Около (не позднее) 29 октября 1830 г. Из Болдина в
Петербург
<...> Что моя трагедия? отстойте ее, храбрые друзья! Не дайте ее на
съедение псам журнальным. Я хотел ее посвятить Жуковскому со следующими
словами: я хотел было посвятить мою трагедию Карамзину, но так как нет уже
его, то посвящаю ее Жуковскому. Дочери Карамзина сказали мне, чтоб я посвятил
любимый труд памяти отца. Итак, если еще можно, то напечатай на заглавном
листе
Драгоценной для россиян памяти
Николая Михайловича
Карамзина
сей труд, гением его вдохновенный,
с благоговением и благодарностию посвящает
А. Пушкин.
Ему же. 26 марта 1831 г. Из Москвы в Петербург
<...> Знаешь ли что? мне мочи нет хотелось бы к вам не доехать, а
остановиться в Царском Селе. <...> С тобою, душа моя, виделся бы я всякую
неделю, с Жуковским также -- Петербург под боком -- жизнь дешевая, экипажа не
нужно. <...> Мне сказывали, что Жуковский очень доволен "Марфой
Посадницей", если так, то пусть же выхлопочет он у Бенкендорфа или у кого ему
будет угодно позволения напечатать всю драму, произведение чрезвычайно
замечательное <...>
Ему же. Около (не позднее) 14 апреля 1831 г. Из Москвы в Петербург
<...> Обними Жуковского за участие, в котором я никогда не сомневался.
Не пишу ему, потому что не привык с ним переписываться. С нетерпением
ожидаю новых его баллад. Итак, былое с ним сбывается опять. Слава Богу! Но ты
не пишешь, что такое его баллады, переводы или сочинения. Дмитриев, думая
критиковать Жуковского, дал ему прездравый совет. Жуковский, говорил он, в
своей деревне заставляет старух себе ноги гладить и рассказывать сказки и потом
перекладывает их в стихи. Предания русские ничуть не уступают в
фантастической поэзии преданиям ирландским и германским. Если все еще его
несет вдохновением, то присоветуй ему читать Четь-Минею, особенно легенды о