В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
скажешь, товарищ?" -- "Что сказать -- нам не долго таскаться вместе по белому
свету. После второго июля, что бы ни было, мы расстаемся"". <...>
Оставаться долее в Муратове было нестерпимо. И когда Воейков 30-го
августа, в день своих именин, которые праздновались в Муратове, позволил себе
презрительно обращаться с Жуковским и не был унят Екатериной Афанасьевной,
то наш друг решился совсем покинуть свое местопребывание в соседстве с
Муратовой
Андреевны -- у Анны и Авдотьи Петровны. Здесь он начал жить, как в
добровольном изгнании, со всеми пенатами своего потерянного рая, и сочинил
целый ряд прекраснейших баллад, посланий и других стихотворений, которые он
сам и его подруги назвали "Долбинскими стихотворениями"17. Тетрадь их,
напечатанная в "Русском архиве" за 1864 год, содержит в себе только, так сказать, домашние стишки, и то не все, для печати они назначены не были, но из них
видно, какой целительный бальзам для сердечной раны Жуковского сумели
составить долбинские жительницы и как нежная их дружба сохранила для
русской словесности нашего лучшего лирического поэта, и притом поэта,
исполненного благороднейшим патриотизмом, в высшем смысле этого слова.
Итак, простясь с надеждою, которую Жуковский, однако, не переставал
лелеять в сердце, он мало-помалу начал приноравливаться к обстоятельствам и к
окружающим его людям. Шуточная и серьезная переписка в стихах, равно как
возвышенные творения и переводы долбинские, содержат в себе богатый
материал для биографа, а в изложенных нами событиях заключается их лучший
комментарий. <...>
Выбор стихов для перевода в точности соответствует настроению духа
Жуковского. Таковы, например, "Путешественник" Шиллера и "Алина и Альсим"
Монкрифа.
Свадьбу Александры Андреевны, назначенную в июле месяце, пришлось
отложить, потому что на приготовление приданого недоставало самого
существенного -- денег. И вот Жуковский продал свою деревню возле Муратова
одному соседу и все деньги, 11 000 рублей ассигнациями, отдал в приданое своей
племяннице и еще с восторгом благодарил Екатерину Афанасьевну за принятие
этого подарка. <...>
К 25-му декабря 1814 года было назначено праздновать воспоминание
избавления церкви и державы Российской от нашествия галлов и с ними
двадесяти языков. Жуковский начал писать для этого праздника и кончил в
Дерпте стихи "Певец в Кремле". В них представлен певец русских воинов,
возвратившийся на родину и поющий песнь освобождения в Кремле, среди
граждан московских, ввиду жертвы, принесенной
день, когда торжествующая Россия преклоняет с благодарностью колени пред
Промыслом, спасшим через нее все народы Европы и все блага свободы и
просвещения.
Как ни благозвучны стихи "Певца в Кремле" и как ни разнообразны
соответствующие обстоятельствам мысли и картины, но, читая эти стихи,
чувствуешь в них что-то искусственное и некоторый недостаток сердечной
искренности. Песнь певца в Кремле течет медленно, как широкий поток лавы,
который светится пурпурным блеском лишь впотьмах. И немудрено! Жуковский
начал свою кремлевскую песнь в Волхове:
"Но здесь не Долбино, -- пишет он к Авдотье Петровне, -- не низкий
уголок, где есть бюро и над бюром милый ангел, не сижу и в долбинском доме
подле ваших детей, возле моей шифоньеры, где лежат Машины волосы, глядя на
четверолиственник, вырезанный на вашей печати".
Он написал всю песнь отрывками то в Черни, то в Москве и кончил ее в
Дерпте в 1816 году, а напечатал отдельным изданием уже в С.-Петербурге в том
же году. Последняя строфа, которая должна была бы греметь как раскат грома,
похожа на лирическую мечту, напоминающую тоску по милой. <...>
Так он уехал и останавливался в Москве у Карамзина. Через несколько
времени Протасовы на пути в Дерпт приехали тоже в Москву -- проститься с
родными. Насилу, с помощью друзей, Жуковский мог получить позволение
провожать их в Дерпт, дабы помочь им устроиться на новом их местопребывании.
Вероятно, отъезд его из Дерпта в Петербург несколько замедлился, может быть, в
той надежде, что ему можно было бы остаться в Дерпте. Но Екатерина
Афанасьевна настояла на своем и требовала, чтобы Жуковский поскорее уехал.
Мы не можем кончить первый отдел нашего очерка, не включив в него
выдержки из замечательного письма Жуковского к Марии Андреевне, оно есть
живой образец благородства и возвышенности мыслей их обоих: говорю: "обоих",
потому что с этой поры начинается личное мое с ними знакомство. <...>18
С переселением семейства Протасовых в Дерпт родина опустела для
Жуковского, хотя там и оставалось у него много друзей и много прекрасных
воспоминаний прошедшего. <...>
В январе 1816 года важные события в семействе Протасовых (о которых
мы будем говорить впоследствии) требовали присутствия его в Дерпте. С тех пор,
за вычетом нескольких недель, он почти два года безвыездно провел в Дерпте. В