В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

Коллектив авторов

несмотря на самый милостивый прием у государыни, все-таки писал на родину:

"Мое теперь -- хуже прежнего. Здешняя жизнь мне тяжела, и я не знаю,

когда отсюда вырвусь. Все, меня окружающее, ничтожно, или я сам ничто,

потому что у меня ни к чему не лежит сердце, и рука не подымается взяться за

перо, чтоб описывать то, что мне как чужое. И воображение побледнело, поэзия

от меня отворотилась. Не знаю, когда она опять на меня взглянет. Думаю, что она

бродит теперь

или около Васьковской горы, или у Гремячего, или же в какой-

нибудь долбинской роще, несмотря на снег и холод. Когда-то я начну ее там

отыскивать? А здесь она откликается редко, да и то осиплым голосом.

О Дерпте не хочу писать ни слова. Но когда же удастся говорить? Авось!..

Все еще авось! Если рассказывать, то хоть забавное. Здесь есть автор князь

Шаховской. Известно, что авторы не охотники до авторов. И он поэтому не

охотник до меня. Вздумал он написать комедию и в этой комедии смеяться надо

мною. Друзья за меня вступились. Дашков напечатал жестокое письмо к новому

Аристофану. Блудов написал презабавную сатиру, а Вяземский разразился

эпиграммами. Теперь страшная война на Парнасе. Около меня дерутся за меня, а я

молчу, да лучше было бы, когда бы и все молчали. Город разделился на две

партии, и французские волнения забыты при шуме парнасской бури".

Но литературная война, о которой упоминает Жуковский, началась ранее

времени этого письма и продолжалась еще много лет позже его. Это была борьба

между представителями старых литературных преданий, славянофилами, и духом

литературной новизны. Новизна, которая вызвала борьбу, состояла в

сентиментальном направлении Карамзина, в романтизме Жуковского и в

оживлении слога, произведенном школою Карамзина и его последователей. <...>

В противоположность славянофилам последователи Карамзина были по

большей части молодые и очень даровитые люди, с современным образованием.

Что они были добрыми патриотами, это они несомненно доказали в

Отечественную войну, в которой приняли живое участие и которая на время

прервала литературные распри; но кончилась война, и литературная распря

возникла пуще прежнего. Мы видели, что Жуковский уже в молодости

подружился со всеми жаркими защитниками и поклонниками Карамзина.

Стихотворения его с восторгом были приняты повсюду. Шишковисты именно на

него и обратили свой гнев. Один из самых рьяных представителей партии

славянофилов, князь А. А. Шаховской, вывел его на сцену в комедии "Урок

кокеткам, или Липецкие воды", подражание французской пьесе "La Coquette"

{"Кокетка" (фр.).}. В числе карикатурных лиц этой комедии выставлен был

жалкий балладник Фиалкин:

это был явный намек на Жуковского и его стихи.

<...>

При первом представлении этой комедии в Петербурге на Малом театре,

23-го сентября 1815 года, присутствовали Жуковский и все друзья его, потому что

знали уже о нападках Шаховского на нашего "балладника". Тут-то и решено было

действовать совокупно, основать особое литературное общество и издавать

журнал. Хотя издание журнала и не состоялось, но эпиграммами, сатирическими

статьями и резкою критикой карамзинисты не остались в долгу у "Любителей

русского слова". Друзья собирались по субботам у Блудова и читали там, перед

печатанием, свои статьи; но формально организованного общества и публичных

собраний у них не было. Когда Блудов написал шуточный рассказ "Сидение в

"Арзамасе", изданное обществом ученых людей", в котором метко отвечал на

выходки князя Шаховского и шишковистов, -- то для шутки друзья назвали свои

веселые вечеринки "собраниями Арзамасской академии" и положили правилом

съедать за ужином хорошего арзамасского гуся. При этой церемонии пели

соответствующие песни, например известную кантату на Шаховского,

сочиненную Дашковым и каждый куплет которой оканчивался стихом:

Хвала тебе, о Шутовской!

За этим основным правилом последовали вскоре другие правила,

собранные Блудовым и Жуковским в виде устава; тут, между прочим, было

постановлено следующее: по примеру всех других обществ каждый вновь

выбранный член должен читать похвальное слово своему умершему

предшественнику; но так как все члены "Арзамаса", без сомнения, бессмертны, то

они положили брать напрокат покойников между халдеями "Беседы" и

Российской академии. По примеру же ученых обществ составлялись и протоколы

заседаний, конечно, в шуточном смысле; тут отличался Жуковский: он составлял

из фраз осмеянных сочинителей забавную галиматью. Говорят, что они

находились в бумагах А. И. Тургенева. Кое-что из этих литературных шалостей,

как назвал их Блудов на юбилее князя Вяземского, напечатано в "Русском архиве"

1866 и 1868 годов.

Эти "шалости" предохранили Жуковского от совершенного упадка духа,

который обнаруживается из переписки его с Авдотьей Петровною.

"Я теперь люблю поэзию, как милого человека в отсутствии, о котором

беспрестанно думаешь, к которому беспрестанно хочется и которого все нет как

нет! Я здесь живу очень уединенно; никого, кроме своих немногих, не вижу, и,