В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
больной все говорил об уплате за леченье и показывал Мойеру все свои деньги.
"Хорошо, -- сказал Мойер, -- береги их! Я везу тебя в клинику, где лечат без
платы, но откуда ты взял столько денег?" Больной рассказал ему, как выслушал
речь первого господина и как второй облагодетельствовал его; но он не знал ни
того, ни другого. Мойер привез молодого человека прямо в клинику и, поместя
его там, воротился домой.
Ни Жуковский, ни Мойер не говорили
не раз случалось опорожнять свои карманы в руки бедных, так и Мойеру часто
приходилось подбирать среди улиц и дорог несчастных больных и помогать им.
Для обоих было дело привычное: так не о чем было и толковать.
Спустя несколько времени Мойер сказал Жуковскому: "Вот ты скоро
уезжаешь! Как это ты ни разу не полюбопытствовал побывать у меня в клинике?
Пойдем теперь со мною!" И они пошли вместе. Когда они подошли к одной
кровати, больной встал и бросился в ноги Жуковскому; потом сказал: "Господин
Мойер! Вот тот барин, который отдал мне все свои деньги! Вы два мои
благодетели! Вечно буду за вас молить Бога!"
Больной был вылечен. От находившихся тут студентов, пришедших на
лекцию, узнали имя и красноречивого профессора, не давшего больному ничего,
кроме благих советов. Все это я написала одним духом и не имею силы
перечитывать; поправьте слог и ошибки сами. Желаю Анне Васильевне полного
успеха в ее предприятии, а тебя, милый друг, обнимаю и прошу сказать много
хорошего всем своим.
Удивляюсь только, что Анна Васильевна, так мало будучи знакома с
Жуковским, берется писать жизнь его. Ты, друг мой, которая знала его гораздо
больше, конечно, за это не взялась бы. Да и я, до 1815 года жившая вместе с ним,
никак не решаюсь за это взяться, несмотря на все просьбы князя Петра
Андреевича Вяземского. Почему бы Анне Васильевне не взяться за работу
гораздо легче и которую тот же Тургенев Ив. Серг. мог бы ей доставить:
переводить для журналов? Ее переводы, верно, были бы хороши, тогда как в
наших журналах печатают предурные переводы, особливо с английского.
Прощай, моя душа. Да сохранит тебя Господь! От всей души твоя
Анна Зонтаг.
2
<...> Я испугалась, читая твое последнее письмо! Неужели я могла сказать
что-нибудь, что заставило тебя думать, что добрый наш Жуковский изменился в
душе? Если я сказала что-нибудь похожее, то: je fais amende honorable {я приношу
повинную (фр.).}. Я не перечитываю моих писем и не помню того, что пишу,
потому что пишу под влиянием того чувства,
И легко может статься, что я сказала что-нибудь несправедливое насчет нашего
друга, потому что мне горько было, что так давно от него нет никакого известия.
Ко мне он не пишет; это решено! И я не ждала письма к себе, а хотя бы он
написал к сестре моей, дал бы о себе какую-нибудь весточку! Вот он и написал, и
что ж?
– - Он был очень болен; боялись, чтоб у него не сделалась водяная в груди.
Теперь ему лучше, и я пишу к тебе в день его рождения.
Конечно, обстоятельства его много переменились с тех пор, как он отдал
все свои деньги больному нищему, а с обстоятельствами, по необходимости,
должны перемениться и действия человека. Тогда он был один, молодой человек,
известный только по своему прекрасному дарованию. Тогда ему было не совестно
занять мундир у приятеля, чтобы представиться императрице Марии
Феодоровне3; тогда ему нисколько не было предосудительно искать обеда у
знакомых, если не было его дома; и всякой был счастлив, видя Жуковского за
столом своим. На что ему были деньги? Разве на то, чтобы купить новую книгу.
– -
Но после, хотя он стал и богаче и имел уже доход верный, ему стало невозможно
так транжирить. Он был не только известный поэт, но сделался и
государственный человек, воспитатель наследника русского престола. Тут уж он
обязан был к некоторому представлению. И несмотря на то, он содержал больную
Воейкову, свою крестницу, в чужих краях по самую смерть ее4, он составил для
старшей ее дочери из собственных денег капитал в 40 000 р. асс., он давал пенсии
многим известным мне людям, и, наконец, в 1839-м году, во время Бородинской
годины, где он должен был присутствовать со всем двором, он продал свою
карету, чтобы выкупить на волю одного очень даровитого музыканта, известного
в Москве, которого барин его определил в повара. Теперь же он женат и имеет
двух детей. Деньги его нужны для семейства, и, несмотря на то, разве он не
отделил 1000 р. асс. от пенсии, которую получает от императрицы Александры
Феодоровны, в мою пользу, потому что узнал, что после кончины Егора
Васильевича я осталась в очень тесных обстоятельствах, и эту пенсию отделил
так, что я не могла от того отказаться, потому что получила и треть годовой
пенсии, и уведомление об этом из императрицыной канцелярии. Узнав о
Машенькиной свадьбе5, разве он не прислал ей на приданое все то, что получил