В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
Люций Мнестор. Сестра Марья Петровна была вестник Лентул. Все прочие были
сенаторы, Patres conscripti. Костюмы наши были все одинаковы и довольно
оригинальны: на головах бумажные шапочки, на самих нас белые сорочки,
надетые сверх платьев, ничем не подпоясанные, из широких лент перевязи через
плечи и распущенные шалевые платки вместо мантий, собранные у всех и всяких
цветов.
О сюжете трагедии говорить нечего, и я не очень помню ее ход; но
памятно мне
месте, окруженная сенаторами, сидевшими на стульях, ничьи ножки не доставали
до полу, и маленькую Катеньку насилу уговорили, чтоб она ими не болтала.
Сцена была устроена в зале; вместо кулис были поставлены ширмы и стулья. Но,
увы, негде было повесить завес. Освещение же состояло уже не из церковных
свечек, а из обыкновенных свечей. С каждого приходящего зрителя, исключая
мамушек, нянюшек, сенных краевых девушек и прислуги, взималось по 10
копеек, потому что после спектакля Жуковский хотел угостить актеров. Этот
спектакль был сюрпризом для бабушки. Прежде всего нас усадили по местам;
потом вошли зрители, которых было человек десять. Я, консул Люций Мнестор,
сказала какую-то речь сенаторам о жалком состоянии Рима и о необходимости
заплатить Бренну дань; но, прежде нежели почтенные сенаторы успели
пролепетать свое мнение, влетел Камилл с обнаженным мечом и в гневе объявил,
что не соглашается ни на какие постыдные условия и сейчас идет сражаться с
галлами, обещая прогнать их. И в самом деле, он прогнал очень скоро неприятеля.
Тотчас по его уходе явился вестник Лентул с известием, что галлы разбиты и
бегут. Не успели мы, отцы Рима, изъявить своего восторга, как вбежал победитель
и красноречиво описал нам свое торжество. Но вот наступила самая
торжественная минута. Наша родственница Бунина, большая, полная, 17-ти
летняя девица, одетая так же, как и мы, в белой рубашке сверх розового платья, с
перевязью через плечо, распущенною красною шалью вместо порфиры, с золотою
бумажною короной на голове и растрепанными волосами, введена была на сцену
двумя прислужницами в обыкновенных костюмах (m-elle Рикка и девица
Сергеева). Она предстала пред диктатора Камилла и произнесла слабым голосом:
"Познай во мне Олимпию, ардейскую царицу, принесшую жизнь в жертву Риму!"
(клюквенный морс струился по белой рубашке). Кажется, содействие этой
Олимпии решило судьбу сражения. Камилл воскликнул: "О боги! Олимпия, что
сделала ты?!" Олимпия отвечала: "За Рим вкусила смерть!" -- и умерла15. [Тем и
кончилась пиеса; зрители громко рукоплескали и требовали вторичного
представления. Оно было дано в следующее
дирекция была довольно богата, чтобы осветить сцену на счет прошлого сбора, но
без малейшего улучшения в костюмах и декорациях, которые очень нравились
зрителям. Это вторичное представление, равно как и первое, имело совершенный
успех. Ободренный столь блистательным началом, Жуковский сочинил драму,
извлеченную из "Павла и Виргинии": "Госпожа де ла Тур". Тут, в первой сцене, приносят завтрак. Госпожа Юшкова, желая потешить автора и всю труппу, вместо
завтрака приказала подать прекрасный десерт. Что ж случилось? Все забыли свои
роли, все актеры вдруг высыпали из-за кулис и бросились на десерт. Все шумели
и ели, не слушая директора, который, с горя, принялся кушать вместе с прочими.
Эта неожиданность понравилась зрителям больше самой драмы. Пиеса не пошла
далее.
Направление было дано! Вместо того, чтобы слушать математические
уроки или решать задачи, сидя в училище, Жуковский сочинял стихи, которыми
восхищались все его товарищи; а г. Покровский, требовавший больше всего
внимания к математике, с каждым днем все более и более был недоволен своим
учеником и наконец объявил г-же Юшковой, что если она не запретит
Жуковскому ходить в училище, то он выгонит его, за неспособностью, в пример
другим. Это очень огорчило Варвару Афанасьевну, однако она не бранила
Жуковского, видя явную несправедливость учителя. На совете между Елизаветою
Дементьевною, Марьею Григорьевною и Варварою Афанасьевною было
положено записать Жуковского в военную службу с тем, чтобы, считаясь на
службе, он продолжал учиться или дома, или в Москве.
Всем казалось, что он имеет самое воинственное расположение, потому
что из маленькой своей труппы актеров он сформировал взвод солдатиков и учил
их военной экзерциции, строго наказывая за всякую неисправность и ослушание
дисциплины. Вместо гауптвахты он сажал маленьких девочек под стол. Решили
записать Жуковского в Рязанский пехотный полк, квартировавший тогда в
Кексгольме. Этот полк выбран был потому, что майор Рязанского полка, Дмитрий
Гаврилович Постников, живший почти в беспрестанном отпуску в Туле, с
родными своими, был короткий приятель в доме Юшковых. Ему надобно было
явиться в полк, и он предложил взять Жуковского с собою в Кексгольм, чтобы
там записать его в свой полк. Новому воину сшили мундир и снарядили как
следует. Это восхищало Жуковского; он уехал!
Но в это время все переменилось! Император Павел взошел на престол,