Вадбольский 2
Шрифт:
Это я понял на лекции по истории России, что несколько отличалась от той, которую знал раньше, здесь ещё больше безбашенности, дури и отважного разгильдяйства, о котором говорят почему-то с гордостью, а лихость считается достоинством, хотя «лихо» вообще-то синоним беды… но ведь и слово «бедовый» произносят так, словно это похвала!
На этот раз предметом лекции было свойство магии накапливаться в теле, способах её высвободить, возможностях пополнения вместилища, а также как чистить каналы проводимости маны.
Присмотревшись
Видимо, эти трое и есть маги или же те, кто сможет в себе развить магию и стать ими?
Здесь существует шкала мощи магов, напомнил я себе мысленно. Что там у меня?
После паузы пришел ответ: магия накапливается в теле, но если считать по принятой здесь градации, то у меня чуть выше, чем нуль. Но гораздо ниже, чем у магов с десятым уровнем, то есть самым слабым.
И единственный способ поднять его, спросил я снова, посещать Щели Дьявола и потреблять эти сгустки тёмной материи?
Зеттафлопник ответил корректно, что другие варианты ему пока неизвестны.
Мозг тянется от головы и до кончика хвоста, то есть копчика. И весь занят работой: та часть, что в черепе, как бы возвышенно думает, а в спинном мозге идёт чёрная работа, там бездумно следят за исправностью всех систем в таком огромном теле, где одних микробов пятнадцать триллионов.
Чтобы овладеть магией, нужен новый мозг или хотя бы часть старого. По-моему, здешние маги отдают под магию часть головного, потому не придумали даже бензинового двигателя, автомобили аристократов работают на магии, а те, что попроще, на паровых двигателях, им достаточно сухих дров.
Я хочу владеть этой странной мощью, называемой здесь магией, но отдавать под управление ею не хочу даже самую малую часть мозга. Тем более, весь.
Так что нужно как-то расширить возможности спинного. Он может сам, инстинктивно, как говорят, ставить защитные барьеры при угрозе мне, так же просто как откликается на укол или щелчок по носу. Ещё какие-то инстинктивные действия, но хорошо бы поручить ему и управляемые сверху действия.
Благодаря аугментации я уже усиленно усваиваю и накапливаю магию в теле. Осталось научиться пользоваться.
Человек стадное животное. Когда-то охотились каждый по себе, те не выжили, уцелели и продолжили род лишь те, кто сбивался в группки, в стайки. Так выживали тысячи и тысячи лет, потому сейчас в крови искать защиту у более сильных, становиться под их руку.
Всё дело в том, что я человек того века, когда необходимость в защите со стороны альфа-самца миновала. Нас защищает закон, а он наконец-то в самом деле сделал всех равными, за этим очень строго смотрят тысячи надзорных систем.
Но
Дроссельмейер на большой перемене поймала меня требовательным взглядом и пошла. Как ледокол, раздвигающий мелкие льдинки, так и она почти не замечала, отступающих на дворе Академии с её дороги курсисток.
Я даже не стал кланяться, не я же подошел и что-то хочу, только смотрел на неё оловянными глазами, а она остановилась, окинула меня всё тем же холодновато-равнодушным взглядом, но на этот раз я уловил скрытое волнение, вон даже всегда аристократически бледные щёки чуть-чуть окрашиваются румянцем.
— Графиня, — сказал я наконец и всё-таки чуточку склонил гордую голову, хоть и графиня, но тоже женщина, а я перед женщинами открываю дверь и помогаю нести тяжёлую сумку.
Она вздохнула и произнесла бесцветным голосом:
— Вадбольский, в выходные в нашем имении приём в честь моего семнадцатилетия. Ваше присутствие обязательно.
Я отшатнулся.
— Чё-чё?
Она продолжала с таким усилием, словно подняла двухпудовую гирю и держит её обеими руками:
— Приём. Вам быть. Непременно.
Я вгляделся в её лицо, щёки заалели ярче, что это с нею, вижу как не хочется ей такое говорить, но что-то заставляет, но это её проблемы, а я свободный казак Голота, мой конь скачет не сам по себе, а куда направляет мой железная длань.
— Ваше сиятельство, — ответил я даже на свой незамыленный взгляд жёстковато, — а не пошли бы вы… на приём в преисподнюю? На хрена мне ваше семнадцатилетие?
В её ледяном высокомерии с сухим звоном возникла трещина, она тяжело вздохнула и сказала так, словно подняла на плечи целую гору:
— Это требование родителей.
— Тогда вопросы к Глориане?
— Там всё понятно, — ответила она, — не надо сверкать глазами, родители все в таких случаях беспокоятся о дочерях, страшатся, что к ним в доверие вотрется какой-нибудь безродный.
Я сказал зло:
— Но вы, ваше сиятельство…
Она оглянулась тихонько по сторонам, заговорила тише и с ноткой отчаяния:
— Нас никто не слышит, давай, как в Щели Дьявола, на ты… я и говорила, убеждала, клялась… Но ты же знаешь, наивных девушек могут легко окрутить ловкие прощелыги. А наш род очень богат и знатен. С нами действительно хотят общаться очень многие, в том числе и люди с сомнительным прошлым и… настоящим.
Я тяжело вздохнул.
— Да пошли они лесом, твои родители. Тобой могут командовать, хоть ты, графиня, и как бы суфражистка, но для меня они как вон те воробьи на ветке. Не пойду к ним кланяться и оправдываться. Ни к воробьям, ни к твоим родителям.
Она сказала с отчаянием:
— Пойми, они настолько обеспокоены, что пригрозили не допускать меня до рейдов в Щель Дьявола. И даже могут забрать из Академии! Только для того, чтобы удержать тебя от контакта со мной!
Я отшатнулся.