Василий Тёркин
Шрифт:
Его взгляд приласкал Саню, когда она подавала ему стакан чаю.
Сегодня во всем доме произошло какое-то событие. И в ней самой есть что-то новое. Ей почти неприятно чувствовать позади себя Николая Никанорыча. Хотелось бы выкинуть то, что было между ними. Он ей чужой. "Хороший человек" не он, а вот тот, Василий Иванович, перед которым все смирились, даже тетка Павла. Как будто и всю судьбу их семьи держит он в своих руках. Но ей он не страшен. Напротив! Василий Иваныч добрый и красивый, гораздо милее Николая Никанорыча. Наверное он будет
– А ваш управляющий где же?
– спросила Теркина Марфа Захаровна.
– И ему бы чаю предложить.
– Он еще не вернулся из лесу, - ответил Теркин.
Павла Захаровна поглядела вбок на сестру: "довольно, мол, и одного хама, а то еще его приказчиков всяких в свою компанию принимать!"
Теркин подметил этот взгляд и сказал, обернувшись к Ивану Захарычу:
– Вашу дачу он теперь знает как свои пять пальцев.
Иван Захарыч промолчал и только слащаво усмехнулся. Ему предстояло объяснение с Первачом, и он не знал, как ему быть: сестра отказалась от всякого посредничества... Денег заплатить Первачу у него не было: приходилось просить их у покупщика.
Протянулось очень длинное молчание. Теркину оно не показалось тягостным. Он и не требовал, чтобы его занимали... Ему было хорошо. Из цветника долетало благоухание ветерка. В парке защелкал соловей. Позади, внизу, неслышно текла река, куда ему хотелось спуститься под руку с Саней.
– Колокольчик!
– тихо вскрикнула Саня, будто она вздохнула.
– Кто бы это?..
– спросила Марфа Захаровна. Предводитель?
– Ему теперь не до разъездов!
– выговорил Иван Захарыч.
Звон резко оборвался у крыльца.
Теркин подумал о Звереве. Будь он тогда у него в таком же настроении, как сегодня, вероятно "Петька" выклянчил бы у него тысчонку-другую.
Камердинер Ивана Захарыча показался в дверях террасы.
– Кто приехал?
– спросила первая Марфа Захаровна.
– Барыня... Карточку вот дали... Господину Теркину... По делу... Их желают видеть.
– Меня?
– переспросил Теркин и быстро поднялся.
– Так точно.
На карточке стояло: "Серафима Ефимовна Рудич".
Он подавил в себе смущение, но Саня заметила, как глаза его вдруг потемнели.
– Вы позволите принять эту госпожу, - обратился он к хозяевам - во флигеле?
– Почему же нет? Гостиная в вашем распоряжении, - чопорно выговорил Иван Захарыч.
Теркин был уже на пороге, скорым шагом прошел из гостиной и в зале столкнулся с гостьей.
Первая его мысль была не принять ее, но он сейчас же нашел это "гнусной трусостью" и смело пошел на все, что этот приезд Серафимы мог повести за собою.
XXVII
В той самой беседке, где он в первый раз говорил с Саней, сидели они друг против друга.
Теркин быстро-быстро оглядел ее и тотчас же отвел глаза. Серафима была одета
"Кокотка, как есть кокотка!" - определил он мысленно и в груди ощутил род жжения. Никакой радости, даже волнения он не сознавал в себе. Ему предстояло что-то ненужное и тяжкое.
– Здравствуй, Вася!
– заговорила первая Серафима и подалась к нему своим, все таким же пышным станом.
Он ничего не ответил.
– Ты так меня встречаешь?
– К чему же этот приезд сюда?.. Ведь у меня есть квартира в городе.
– Кто же виноват, что ты здесь днюешь и ночуешь?.. Низовьев хотел тебя вызвать, нарочного послать. Он тебя ждет второй день. Ты получил его письмо?
– Получил... Но здесь я еще не покончил.
– Ну, я и рассудила поехать сама. Я по делу, ничего тут нет неприличного. Уж если ты нынче стал такой ц/ирлих-ман/ирлих... Или ты у этих уродов на правах не одного покупателя, а чего-нибудь поближе?
Губы ее начали заметно вздрагивать. Она их закусила, чтобы удержать слезы.
– Все это ни к чему, и вы напрасно...
– Нет, уж пожалуйста, не на "вы"! В каких бы ты ни был ко мне чувствах - я не могу... слышишь, Вася, не могу. Это нехорошо, недостойно тебя. Я - свободна, никому не принадлежу, стало, могу быть с кем угодно на "ты"... Да будь я и замужем... Мы - старые друзья. Точно так и ты... ведь ты никому не обязан ответом?
Ее глаза остановились на нем пытливо и страстно. Ему стало неловко. Он не глядел на нее.
– Тут свобода ни к чему, - выговорил он немного помягче.
– Пойдем отсюда. Здесь мы на юру! Оттуда видно... И ты будешь стесняться...
– С какой стати?
– Прошу тебя.
Она так произнесла эти два слова, что он не мог не встать. Встала и Серафима и взяла его сама под руку.
– Туда... туда!.. Книзу! Ведь они, там, могут меня считать за покупательницу. Явилась я к тебе... а ты скупаешь леса... Вон там внизу лужайка под дубками... Как здесь хорошо!
Серафима придержала его за руку и остановилась.
– Ах, Вася!
– Она вздохнула полной грудью. Как жизнь-то играет нами!.. Вот я попала в Васильсурск, на лесную ярмарку.
– Я знаю с кем...
Он не подавил в себе желания кольнуть ее, напомнить ей, с кем она туда явилась, какими поклонниками она теперь не пренебрегает. Ему припомнилось то, что рассказывал Низовьев о каком-то петербургском лесопромышленнике - сектанте.
– Тебе небось Низовьев говорил про Шуева?
– Какого Шуева?