Василий Тёркин
Шрифт:
Степанида в праздничном ситцевом платье, - в доме жила гостья, - и в шелковом платке, приотворила дверь темной спальни.
– Изволили кликать?
– спросила она от двери.
– Который час?
Серафима чувствовала, что давно пора вставать.
– Девять пробило, барыня.
Разговор их шел вполголоса.
– А Калерия Порфирьевна?
– Э! Они чуть не с петухами встают. Никак, ходили гулять в лес. Теперь уже оделись и книжку читают на балконе.
– В лес ходила? Одна?
Вопрос заставил Серафиму подняться с постели.
–
– Василий Иваныч дома?
– Нет, их что-то не видать. Только они никуда не уезжали: Онисим дома.
Степанида догадывалась, что барыня, с тех пор, как приехала "их сестрица", что-то не спокойна, и готова была всячески услужить ей, но нашептывать зря не хотела.
– Поскорее раскрой ставни и дай мне умыться.
Одна Серафима не привыкла ни умываться, ни одеваться. Она торопила горничную, нашла, что утренний пеньюар нехорошо выглажен; волосы она наскоро заправила под яркую фуляровую наколку, которая к ней очень шла; но все-таки туалет взял больше получаса.
– Барышня пила чай?
– спросила она, когда была уже совсем готова.
– Никак нет-с.
– Вы не предлагали?
– Они попросили молока и кусочек черного хлеба. Самовар готов... Прикажете подавать?
– Подавайте... да надо же подождать немножко Василия Иваныча, если он не вернулся.
Проходя коридорчиком мимо комнаты, где стоял буфетный шкап, Серафима увидала Чурилина. Карлик чистил ножи, поплевывая на них.
Это ее остановило.
– Чурилин!
– сердито окликнула она его.
Он поклонился ей низким поклоном своей огромной головы.
– Что это за гадость! Как ты чистишь ножи?.. Плюешь на них.
Она говорила ему "ты" нарочно, хотя и знала, что он взрослый.
Чурилин зарделся и стал учащенно мигать желтыми ресницами.
– Я, Серафима Ефимовна, завсегда...
– Чтобы этого не было!
В дверях она обернулась.
– Василий Иваныч у себя?
– Они еще не приходили.
– В лесу гуляют?
– Не могу знать.
Карлик сжал губы и забегал глазами. Он зачуял, что барыня выспрашивает у него про барина, стало быть, насчет чего-нибудь беспокоится. Если бы он и знал, то не сказал бы, когда и с кем Василий Иваныч ходил в лес. Между ним и обеими женщинами - Степанидой и барыней - шла тайная борьба. К Теркину его привязанность росла с каждым днем.
– Не могу знать!
– не воздержалась Серафима и передразнила его.
Карлик, с пылающими щеками, начал тереть суконкой ножик и, только что Серафима скрылась, плюнул опять на лезвие.
В окно гостиной Серафима увидала белый чепец и пелеринку Калерии. Та сидела боком у перил и читала, низко нагнув голову.
Не могла она не остановиться и не оглядеть Калерии. Ничего не было ни в ее "мундире", ни в ее позе раздражающего, но всю ее поводило от этой "хлыстовской богородицы". Не верила она ни в ее святость, ни в ее знания, ни во что! Эта "черничка" торчит тут как живой укор. С ней надо объясняться, выставлять себя чуть не мошенницей, просить отсрочить возврат денег или клянчить:
Вчера несколько раз на губах ее застывало начало разговора о деньгах, и так ничего и не вышло до возвращения Теркина из посада. Самая лучшая минута - теперь, но Василий Иваныч может прийти с прогулки... А при нем она ни под каким видом не станет продолжать такой разговор.
И где он застрял? Пожалуй, ходили вместе утром рано, пока она, "как простофиля", спала у себя.
Кровь заиграла на загорелых щеках Серафимы.
"Неужели он обманул ее и уже винился перед этой фальшивой девулей?"
– Давайте самовар!
– крикнула она так, что Степанида услыхала и пошла прямо на террасу.
– А! Сима! С добрым утром!
Калерия встала и подошла поцеловать ее.
Привета "с добрым утром" она тоже не любила, находила его книжным, приторным.
– Спасибо! Извини. Я заспалась. Чай сейчас будем пить... Васи ждать не станем. Где-то он запропастился.
Калерия взглянула из-под тугого навеса своего белого чепца и спросила:
– Еще не вернулся Василий Иваныч из лесу?
– А ты его не видала?
Вопрос свой Серафима выговорила со страхом, как бы голос ее не выдал.
– Да мы утром походили вот тут. Я травок пособирала. Василий Иваныч в ту сторону пошел... Так это давно было... в начале восьмого...
Глаза Калерии спокойно глядели на нее своими светлыми зрачками, и рот тихо улыбался.
Она не сочла нужным скрыть, что они виделись. Можно его только запутать, если он сам на это намекнет при Серафиме. О том, как он перед ней повинился, она не скажет, раз она дала ему слово, да и без всякого обещания не сделала бы этого. У него душа отличная, только соблазнов в его жизни много. Будет Серафима первая допрашивать ее об этом - она сумеет отклонить необходимость выдавать Василия Иваныча.
– А, вот что!
Горло у Серафимы сейчас же сдавило.
Подали самовар. Она заварила чай и нервно переставляла чашки.
– Какую это ты книжку читаешь, Калерия?
– Для тебя мало занятную. По медицинской части.
– Отчего же для меня незанятную? Ты меня такой дурой считаешь?
– Господь с тобой! А книжка-то специальная... по аптекарской части.
– Ну, ладно...
Голова Серафимы уже горела. Стало быть, они гуляли в лесу. Наверно, Вася не выдержал, размяк перед нею, бухнул ей про все, а после начал упрашивать, чтобы она все скрыла, не выдавала его.
Коли так было, она не будет унижаться, допрашивать: ни Калерию, ни его. Не хотел соблюсти свое достоинство, распустил нюни перед этой святошей - тем хуже для него. Но ее они не проведут. Она по глазам его, по тону сейчас расчует: вышел ли между ними разговор о деньгах или нет.
– А! Вы здесь!
– раздался голос Теркина сзади из гостиной.
"Не вернулся балконом, а дорогой, чтобы шито-крыто было", - быстро сообразила Серафима, неторопливо приподнялась и встретила его у дверей.