Вавилон. Сокрытая история
Шрифт:
Гриффин простонал:
– Хватит…
– Робин. – Виктуар схватила его за руку. – Прошу тебя, нужно спрятаться.
Робин пошарил в сумке Гриффина, пока не нащупал обжигающе холодную серебряную пластину.
– Усин, – прошептал он. – Невидимый.
Робин и Виктуар исчезли в тот самый миг, когда на площади показались бегущие констебли.
– Господи, – сказал один из них. – Это же Стерлинг Джонс.
– Он мертв?
– Он не шевелится.
– А этот еще жив. – Кто-то склонился над телом Гриффина. Послышался шорох ткани – это вытаскивали оружие, а потом резкий, удивленный смешок.
– Нет, он же… – пробормотал кто-то без особого убеждения.
Щелкнул курок.
«Нет!», – чуть
Грохнул выстрел, как будто выпалили из пушки. Гриффин дернулся и застыл. Робин согнулся пополам и закричал, но беззвучно, его боль была бесформенной, а он сам бесплотен, безголос, и хотя от сокрушительного горя хотелось кричать, разорвать весь мир на клочки, а если не мир, то себя самого, он не мог пошевелиться; пока площадь не опустела, он был в состоянии лишь ждать и смотреть.
Когда наконец последние констебли ушли, тело Гриффина уже стало призрачно-белым. Его остекленевшие глаза были открыты. Робин прижал пальцы к его шее, пытаясь нащупать пульс, хотя и знал, что пульса нет. Как может быть иначе после выстрела в упор?
Виктуар наклонилась над ним.
– Он…
– Да.
– Тогда нам нужно идти, – сказала она, сомкнув пальцы на запястье Робина. – Мне не знаем, когда они вернутся, Робин.
Он встал. Какая ужасная сцена, подумал он. Гриффин и Стерлинг лежали рядом на земле в луже крови, размытой дождем. На этой площади завершилась своего рода история любви – жестокий треугольник желаний, обид, ревности и ненависти, возникший со смертью Эви и прекративший существование со смертью Гриффина. Подробности оставались туманными, Робин так и не выяснит все до конца [103] , но точно он понял лишь одно: Гриффин и Стерлинг уже не в первый раз пытались убить друг друга, но впервые у них получилось. А теперь главные герои этой истории были мертвы, круг замкнулся.
103
Например, он не узнает, что когда-то Гриффин, Стерлинг, Энтони и Эви считали себя такими же навечно связанными друг с другом однокурсниками, как Робин и его друзья; или что Гриффин и Стерлинг однажды поссорились из-за Эви, яркой, полной энергии, талантливой и прекрасной Эви, или что Гриффин и впрямь не хотел ее убивать. В своих рассказах о той ночи Гриффин выставлял себя хладнокровным и решительным убийцей. Но правда заключалась в том, что, как и Робин, он действовал сгоряча, из-за страха, но не по злому умыслу; он даже не особенно верил, что у него получится, потому что серебро не всегда откликалось на его команды, и он не понял, что произошло, пока Эви не истекла кровью на полу. Робин также никогда не узнает, что Гриффину, в отличие от него, не на кого было опереться после этого поступка, никто не помог ему опомниться от потрясения. И тогда Гриффин уцепился за это убийство, сделал его своей частью, и если для других это стало бы первым шагом на пути к безумию, то Гриффин Ловелл превратил способность убивать в остро заточенное оружие.
– Пошли, – снова поторопила его Виктуар. – Идем, Робин, у нас мало времени.
Так неправильно было бросать их здесь. Робин хотел хотя бы оттащить тело брата, положить в какое-нибудь тихое и уединенное место, закрыть ему глаза и сложить руки на груди. Но надо было бежать, покинуть кровавую площадь.
Глава 25
Один остался я из тех, кто жил
В том ограниченном, ужасном заточеньи.
Робин
– А мы не слишком близко? – спросил он. – Может, лучше попробовать вдоль канала?
– Только не вдоль канала, – прошептала Виктуар. – Он приведет нас прямиком к полицейскому участку.
– Но разве мы идем не в Котсволдс?
Робин сам не понимал, почему ему на ум пришли Котсволдские холмы, район к северу-западу от Оксфорда с пустынными полями и лесами. Просто казалось, что это самое подходящее место для побега. Может, когда-то он прочитал о нем в бульварном романе и решил, что Котсволдс кишит беглецами. В любом случае это лучше, чем центр Оксфорда.
– Нас как раз и будут искать в Котсволдсе, – ответила Виктуар. – Они ждут, что мы сбежим, и уже прочесывают с собаками лес. Но неподалеку от центра города есть убежище…
– Нет, мы не можем… Я выдал это убежище, Ловелл знал о нем, и значит, Плейфер наверняка тоже…
– Есть еще одно, мне показал Энтони, рядом с Рэдклиффской библиотекой есть вход в туннель. Идем, я покажу.
Ближе к библиотеке Рэдклиффа Робин услышал вдалеке собачий лай. Наверное, полиция обыскивает весь город, люди и собаки прочесывают каждую улицу. Но вдруг, как ни удивительно, он потерял желание бежать. Ведь в руке у него была пластина «усин», он мог в любой момент стать невидимым.
А ночной Оксфорд оставался все таким же безмятежным, по-прежнему казался безопасным, как будто здесь их никогда не арестуют. Город, словно вытесанный из прошлого: древние шпили и башенки, мягкий лунный свет на старых камнях и мощеных улицах. Дома были такими обнадеживающе крепкими, древними и вечными. Пробивающийся сквозь арочные окна свет по-прежнему обещал тепло, старые книги и горячий чай; навевал мысли об идиллической жизни ученого, который может без каких-либо последствий разглагольствовать об абстрактных идеях.
Но мечта разбилась вдребезги. Эта мечта всегда держалась на лжи. Ни у кого из них не было шанса стать здесь по-настоящему своим, потому что Оксфорду нужны только те, кто рожден для власти, ими же созданной. Всех остальных он пережевывал и выбрасывал. Эти высокие здания были построены на деньги, вырученные от продажи рабов, все здесь функционировало за счет кровавого серебра из шахт Потоси. Оно выплавлялось в душных кузницах, где рабочим платили гроши, а затем отправлялось на кораблях через Атлантику, где ему придавали форму переводчики, оторванные от своей родины, угнанные в далекую страну.
Как глупо было думать, что он мог устроить свою жизнь здесь. Теперь Робин знал, что нельзя перейти за эту черту. Нельзя ходить туда-сюда между двумя мирами, нельзя видеть и не видеть, нельзя прикрывать рукой то один глаз, то другой, как ребенок в игре. Ты либо станешь частью этого мира, одним из кирпичиков, на которых он держится, либо нет.
Виктуар взяла его за руку.
– Ничего уже не исправить, да? – спросил он.
Она крепче сжала его руку.
– Да.
Их ошибка была столь очевидна. Они решили, что Оксфорд их не предаст. Слепо верили, что их защитит университет, статус ученого. Вопреки всему полагали, что те, кто больше всего выиграет от дальнейшего расширения империи, найдут в себе силы поступить правильно.