Вчерашняя быль
Шрифт:
Салазкин определил верно.
Кротов обратился к старшей с расспросами. Та с горячностью заговорила:
– - Пошла, как обыкновенно, в середине смены проверку делать, заглянула, а она подле порошка и лежит. Ну, и вошла?
– - А раньше не смотрели?
– - Как не смотреть! После молитвы смотрели. Клюшева смотрела и удивлялась даже. Такая, говорит, веселая стала, а она и точно: по камере так-то скоро ходила, руками взмахивала и все говорила что-то. Смеялась, пела однова. Совсем здоровая...
Кротов оживился. Если 4
– - А что нашли в камере? Рвало?
– - Очень даже. Вся испачканная была. Ну, мы ее водою. Потом вытерли и на койку. Сам пришел, корпусный, дежурный. Трубочку железную нашли, а в стене дырка!
– - надзирательница показала рукой, и Кротов увидел в уровень с полом дыру в стене, величиною с кулак, словно прогрызенную мышью.
– - Бельем закидано было, -- сказала с раздражением старшая.
– - Теперь господин начальник меня винит, а я что? Я свою службу исполняю. Я у ей три обыска делала, а где ж это увидеть...
– - А где трубочка? Большая?
– - Нет, вроде как от лейки. Начальник себе взяли.
В это время по коридору раздались грузные шаги служителей, и они вошли в камеру, оставив у дверей носилки.
Кротов помог им поднять девушку и сам придержал ее голову.
– - Кладите тише, так!
– - он прикрыл ее платком й шубой, которая висела на вешалке.
– - Несите, не встряхивайте. Скажите Кузьме Никифоровичу, что я сейчас буду.
Служители подняли носилки и пошли.
Кротов направился в кабинет начальника. Тот сидел за столом и с азартом говорил помощнику:
– - Наверх, наверх! Ну, а там бы удавилась на волосах. Чего уж тут, а? Ну, что, батенька?
– - обратился он к Кротову. Будет жива?
– - Ничего не могу ответить. У вас, сказывают, трубочка какая-то, в которой порошок был. Хочу вымерить.
– - Есть, есть!
– - начальник открыл ящик стола и, вынув две жестяных трубки, протянул их Кротову.
– - Одна у нее, другая у него! Со двора через дыру. Вот как, батенька!
Кротов посмотрел их. Белой жести -- одна с зелеными полосками, другая с красными. Узкий конец каждой из них был заткнут пробкою, а широкий был, вероятно, заложен бумагою или ватою. Как будто были взяты дешевые детские дудки, которые продают по пятаку на лотках, свисток сбит, а раструб неровно срезан ножницами.
– - Я захвачу в аптеку. Вымерить.
– - Пожалуйста. Только верните, батенька!
Кротов прошел в госпиталь.
Салазкин встретил его на площадке лестницы, и Кротов разглядел его взволнованное покрасневшее лицо.
– - Все сделал, -- сказал он глухо.
– - Жива?
– - быстро спросил Кротов,
– - Будто лучше стало, -- ответил Салазкин и отвернулся.
Кротов торопливо вошел в аптеку.
– - Если не велик прием, -- сказал он, -- можно будет спасти. Вымеряйте, сколько сюда кокаину войдет, а я к ней пройду.
Кротов передал трубку, взял шприц, флакон
XV.
Кротов вошел в небольшую комнату, которая, хотя и была тоже одиночной камерой, и имела окно с решеткою, но не производила впечатления холодной угрюмости, как тюремная камера. Чистые белые стены, чистый накрытый клеенкою столик, мягкий свет электричества в матовой лампочке делали ее приветливой. Он подошел к постели.
Сиделка встала при его входе и отошла к двери.
– - Не приходила в себя?
– - Нет, все так же, Только дышит ровнее...
– - Приподнимите ее, -- сказал Кротов, -- посадите и придержите.
Сиделка осторожно приподняла девушку и, обняв, держала ее. Голова девушки качнулась, и волосы волною упали на руки Кротова.
Он отвернул волосы, взял шприц и привычной рукою быстро произвел укол и впрыскиванье.
– - Так, теперь опустите и можете идти. Я позову!
Сиделка нежно опустила девушку, поправила под ее головою подушку и неслышно вышла из комнаты.
Кротов сел на табуретке подле кровати и внимательно стал смотреть на свою пациентку.
Лицо ее побледнело и словно припухло, глава были так же раскрыты и смотрели с тою же неподвижностью расширенными зрачками.
Кротов проникся жалостью к этому молодому существу, к этой умирающей жизни, и ревность врача возбуждала его.
Нет, не даст он погибнуть этой молодой жизни! Какие мускулы, какое свежее, крепкое тело, какое умное энергичное личико.
Он нагнулся, прислушиваясь к ее дыханию. Оно стало глубже.
В комнату на цыпочках вошел Салазкин и сказал вполголоса:
– - Глеб Степанович, если полную насыпать, все 15 выходят. Ну, а если допустить, что бумагой забили, 10 уж наверное!
– - Спасибо, отошлите трубку начальнику. Лучше сами снесите и побудьте в аптеке. Может, понадобитесь!
Фельдшер нагнулся и чуть слышно прошептал:
– - А тот скончался. Людвиг Сигизмундович чертей так и сыпал. Теперь к начальнику пошел.
Кротов молча кивнул, не спуская глаз с лежащей перед ним. Ему показалось, что начинается реакция.
Фельдшер неслышно вышел.
Кротов торжественно улыбнулся.
– - Она спасена! 10 граммов, но, ведь, она не Макаров. Тот, вероятно, съел все и остатки языком слизал, а она добрую половину рассыпала... возможность есть!..
Девушка вдруг заметалась и проговорила:
– - Пить!
Кротов осторожно приподнял ее голову и поднес к ее губам кружку с водою.
Она жадно сделала несколько глотков и откинулась на подушку. Щеки ее окрасились; глаза закрылись и открылись снова уже с осмысленным выражением. Кротов ясно прочел в них сперва недоумение, потом тревогу.