Вчерашняя быль
Шрифт:
Кротов даже приподнялся.
– - Да хоть совсем живи у нас. Ты так всем понравился, а я...
– - Ну, спасибо. Так я займусь малость!
IX.
Когда Кротов проснулся, Сурова в комнате не было, лампа была погашена и Маня ласково будила его:
– - Вставай, папочка, чай на столе и Савелий Кондратьевич давно уже ждет.
– - А
– - Ушел перед самым чаем, -- ответила Маня и прибавила: -- какой он хороший, папа, у нас из знаковых никого такого занимательного нет.
Кротов кивнул.
– - И все он знает! Сегодня он мне про реформацию стал рассказывать. Мама даже на кухню не пошла, так интересно! А теперь он, вероятно, нарочно от Пухлова ушел. Противный этот Пухлов, черносотенец! А Петя уверяет, что Суров революционер. Правда?
Кротов уже надел пиджак, пока она тараторила.
– - Глупости болтает Петя, -- сказал он, -- ну, идем!
– - и они вышли в столовую.
Пухлов поздоровался и сказал:
– - Ну, вот и мы дождались! Слыхали? У нас судить будут убийц нашего славного Василия Васильевича. Обоих зацапали. Вы видели гусей этих?
– - Нет, -- ответил Кротов, и, садясь к столу, сказал: -- откуда вы эту злость берете? Ведь, все успокоилось, улеглось.
– - Ну, нет-с, не скажите!
– - даже всколыхнулся Пухлов, -- теперь-то и надо страху нагонять, чтобы помнили, да-с, чтобы помнили! А, по вашему, как же: "пошалили, а теперь будьте паиньки", и по головке погладить. Нет, без пощады...
– - Фи, даже слушать противно, -- воскликнула Маня.
Пухлов так резко повернулся к ней, что даже стул затрещал.
– - Противно? Это уже гость ваш сказывается, вот, -- и он обернулся к Кротову: -- вот и приятель ваш. Готово! Говорю вам, Глеб Степанович, поберегитесь его. Чувствую я, что волк он. Недаром его из всех земств туряли, да!..
Кротов вспыхнул, но сдержался.
– - Я попрошу вас теперь, Савелий Кондратьевич, -- сказал он слегка изменившимся голосом, -- и раз навсегда, не будем говорить о политике. Я, вы знаете, не революционер, при тюрьме служу...
– - он горько усмехнулся -- но не могу слушать ваших озлобленных речей. Тяжело мне. И еще: оставьте в покое моего приятеля...
Все на мгновение почувствовали себя неловко. Пухлов откинулся. Вытаращил глаза и тяжело засопел. Потом вынул платок, вытер покрасневшее лицо и сказал:
– - Хорошо-с, отлично, Глеб Степанович, не будем о политике! Я себя, извините, ради вашего приятеля, переделывать не стану, но помолчать -- извольте, могу...
– - и он качнулся в сторону Кротова с ироническим поклоном.
Кротов сделал усилие, улыбнулся и сказал:
– - И отлично, будем пить чай и сразимся.
Они стали играть, но игра велась вяло, без обычного оживления, и в этот вечер Пухлов ушел домой, когда еще не убрали самовара.
– - Он совсем обиделся, -- не без тревоги сказала жена Кротова, когда Кротов вернулся в столовую.
Он махнул рукою.
– - Тяжело мне переносить
– - И очень хорошо! Ты его славно отчитал, папа, -- пылко сказала Маня, -- хоть бы и дорогу к нам забыл...
Петя тряхнул головою.
– - Если бы ты знал, папа, как у нас в гимназии его презирают!
– - Ну, Бог с ним, -- ответил Кротов и, обернувшись, увидел в передней Сурова.
– - Ты откуда?
Суров вошел, потирая руки и ежась от холода. Скулы и нос его были совсем красные.
– - Чаю хотите?
– - Если горячий...
Жена Кротова тронула рукой самовар.
– - Нет, совсем остыл. Погодите, вы пока рюмку водки выпейте и закусите, а я разогреть велю, -- и она поспешно встала, а Маня уже подавала водку, рюмки и доставала приборы.
Суров сел к столу и заговорил:
– - Откуда? По делам ходил, а что я не с крыльца вернулся, так я через кухню. Скорее. Ну и мороз! Градусов 20!
– - и, выпив рюмку водки, спросил: -- а где же ихтиозавр ваш? Шахматы на столе, а он...
Маня и Петя засмеялись.
– - Папа его так отчистил...
– - Ушел и не вернется...
– - Да ну, что такое?
– - по лицу его скользнула тревожная тень, и он вопросительно взглянул на Кротова.
– - Болтают, -- ответил тот, -- просто ушел, недовольный тем, что мы помешали ему восторгаться казнями.
– - А!
– - Суров придвинул тарелку и стал есть, говоря, -- и отлично! Я не понимаю, как вообще в обществе мыслимы такие люди. Ну, разве пока ест, пьет или там в винт, в шахматы играет. Пусть! Но когда заговорит, брр... откуда у них ненависти столько? Дикие люди!
– - Хоть бы и не приходил вовсе, -- сказал Петя.
X.
Пухлов перестал посещать Кротовых, а Суров за два-три дня стал у них совсем своим человеком.
Серьезный и понимающий шутку, образованный и в то же время простой, все испытавший и в то же время доверчивый, матерьялист по убеждениям и идеалист в жизненных отношениях, он нравился всем и все чувствовали себя с ним равным.
Кротов в беседах с ним, большею частью перед сном, отводил душу. Раз даже он совсем расчувствовался.
– - Золотой ты человек, -- сказал он ему с умилением, -- тонко ты все чувствуешь и понимаешь! Я с тобой вот говорю и словно душой очищаюсь! Ей-Богу, ведь тут что?
– - ржа, тина; навоз. Ведь, я, здесь сидя, кажется, растерял все, что имел за душою, и ничего не приобрел даже, как врач. Я, ведь, все по рутине, по старинке. Руку набил, да... операцию теперь хорошо сделаю; ну, а эта терапия, диагноз!.. Вот журнал выписываю, а так и лежит неразрезанный. Ты теперь из него больше вычитал, чем я за все время.