Вчерашняя быль
Шрифт:
– - Кто не интересуется, сказал Кротов, -- только и говорят, что о них.
– - Вот он!
– - крикнул Петя, -- ну, что? Кончилось?
Все оглянулись и увидели Сурова.
Он, по обыкновению, пришел через кухню и разматывал в передней башлык. Потом снял галоши, пальто и вошел, отвечая:
– - Кончилось...
– - Чем? Насколько?
– - быстро спросил Кротов.
– - Навсегда!
– - холодно усмехнулся Суров.
– - Как это? Не понимаю...
– - Всех к смертной казни, -- пояснил
Маня вскрикнула; Кротов растерянно огляделся и пробормотал:
– - Как? Быть не может!
– - Факт, а не реклама, как пишут в объявлениях!
– - усмехнулся Суров и обратился к жене Кротова, -- не откажите стакан чая: иззяб!
– - Но, ведь, приговор пойдет еще на утверждение, -- сказал, оживляясь, Кротов.
– - Это другой разговор.
На несколько мгновений наступило тяжелое молчание, потом Кротов растерянно проговорил:
– - Вот, ведь, поди! Каждый день читаешь и -- ничего. А как у тебя перед глазами, так словно обухом в голову! Словно сам казнишь...
– - Ее-то уж, наверное, помилуют, -- сказала жена Кротова.
– - Не думаю, -- отозвался Суров, -- ее крепко притянули к сообществу. С ним она в дружбе... Ну, да будет видно!
XII.
Окончательное решение! Чей-то росчерк пером и от этого жизнь или смерть одного, двух, четырех...
Кротов совсем спутался в своих мыслях. Все в нем было до сих пор крепко, устойчиво, благодушно от сознания, что он исполняет свой долг и полезен многим.
И теперь все перевернулось.
Суров прав. Надо уяснить себе -- в чем действительный долг.
– - Чего ты не спишь, ты не здоров?
– - спросила жена, услыхав сквозь сон, что он закуривает.
– - Нет, так...
– - отвечал он и опять думал, то есть, вернее, старался разобраться в хаосе своих мыслей.
Девушка с серыми глазами неотступно стояла перед ним.
– - Как Маня, только у Мани глаза черные, а у этой серые. И серьезнее она. Видно, что уже успела узнать горе...
Когда он встал и собрался идти на службу, Сурова уже не было дома.
– - Чуть свет ушедши, а ночью надо быть не спал, -- сказала горничная, -- постеля не тронута и окурков этих гора, и все у печки. Внимательный господин.
Кротов пошел на службу.
В общей комнате находились дежурный офицер, неизменный Свирбеев и Виноградов.
– - Осудили! Всех четверых!
– - сказал дежурный, здороваясь с Кротовым.
– - Я говорил: каюк!
– - отозвался Виноградов, отрываясь от чтения арестантских писем, с которыми он расположился на диване.
– - Было ясно, как тарелка супа!
– - Положим, приговор еще не утвержден, -- сказал дежурный.
Кротов
– - Утвердят. Будьте покойны, -- Виноградов собрал прочитанные письма и пересел к столу у окошка, кивнув Свирбееву: -- ну, сыграем, что ли, на четверть этак, четверть так!
Свирбеев тотчас уселся против него.
– - Ну, девочку-то, пожалуй, помилуют!
– - сказал дежурный.
– - Пари на красненькую, что нет!
– - ответил Виноградов.
– - Идет!
– - Ну? А ты ходи! Начинай, -- сказал нетерпеливо Свирбеев.
– - Начала гулять Параша, а до чего догулялась, -- весело проговорил Виноградов, двигая шашку, и ответил дежурному: -- Пари записано. Десять рублей! Я говорю: всех и ее!
Кротов допил чай, взял рапортички фельдшера и вышел. В госпитале его встретил Честовский и, ухватив его руку в обе свои, с ласковой улыбкой сказал:
– - Дорогой мой коллега, я к вам с просьбой!
– - Что за просьба?
– - Позвольте мне на казни присутствовать. Если вас назначат, откажитесь, дорогой мой!
Кротов побледнел и с омерзением выдернул свою руку.
– - Черт знает, что вы говорите!
– - резко сказал он, -- за кого вы меня считаете, чтобы я на такую гадость смотрел?
Честовский на миг смутился, но потом улыбнулся и закивал головою.
– - У-у горячий какой! Понятно, не хорошо. Но мне для научных целей.
– - прибавил он.
Кротов отвернулся от него к фельдшеру и сказал:
– - Идемте, Кузьма Никифорович!
– - Кровожадный зверь, можно сказать, -- тихо проговорил фельдшер, идя следом за Кротовым и потом еще тише прибавил: -- трогательная картина, идиллия, можно сказать...
– - Вы про что?
На лице фельдшера отразилось волнение, он еще понизил голос:
– - Старший рассказывал, а ему жандарм. Она, это, с тем-то в любви. Назад из суда вместе ехали; он ее обнял и ехали так. Потом он ее на руках из кареты вынес. Жандармы-то добрые попались. Дозволили... Тут их разняли... поцеловались...
Салазкин вздохнул и отвернулся...
Они пошли по госпиталю.
Кротов, вернувшись домой, еще не успел войти в переднюю, как услышал тревожные нервные голоса:
– - Ну? Что? Помиловали?
Маня и Петя выбежали в переднюю, жена стояла в дверях стоовой, Суров -- в дверях кабинета.
– - Рано еще. Никакого ответа, -- Сказал Кротов, раздеваясь.
– - Да, ведь, это по телеграфу!
– - воскликнул нервно Суров, -- десять минут.
– - Ну, брат, это не котят топить, 10 минут! Вероятно думают, справки наводят, а то и с Петербургом сносятся. Мы, ведь, всех их порядков не знаем. Давайте обедать!
И разговор за обедом и за вечерним чаем был все на ту же мучительную тему: утвердят приговор или нет?