Вечная полночь

Джерри Стал

Не в том дело, что я не сознавал безумие своих действий. Дело в том, что я не позволял себе увидеть его. Думаете, никто не получил по кумполу во время попытки затариться? Никого ни разу не подрезали? Или того хуже?…

Однажды в три часа утра, охваченный неодолимым желанием, стремлением, неподдающимся описанию, если вам не случалось умирать и выжить, я последовал за молодой мексиканкой с кошачьими глазами в квартиру с улицы, которую даже не нашел бы при дневном освещении, прошел за обитую железом дверь темного заброшенного здания где-то в районе Пико-Юнион. С сонной Ниной, даже не потревоженной моим нервозным сопением, я вступил в черный, как смола, коридор с битыми стеклами

на полу и вонью затхлой мочи по углам, неуверенно прошагал за совершенно незнакомой женщиной в освещенную свечами комнату, где полдюжины других несчастных валялись или сидели в различных стадиях джанковой дурноты или расслабухи. Никто не обратил на нас внимания. Я отдал хозяйке деньги и застыл в ожидании, а она пересекла помещение и достала заляпанную сумку, где хранила свои запасы. Я держал Нину на руках, пытаясь не смотреть в лицо ближайшей фигуры, бормочущего скелета, развалившегося у ящика под моими ногами. Стараясь ни о чем не думать, пока скелет не поднял глаза, поднял руки, оскалившись беззубым ртом с почерневшими гноящимися губами, и проговорил: «Хороший малыш… Дай подержать…»

И когда я заупрямился, прижимая Нину покрепче к груди, человек принял мое молчание за отказ, за проявление снобизма. Тут до меня дошло, что скелет женского пола. «Блин, у меня самой ребенок, ты, мудила… Я с детьми обращаться умею…» Когда я продолжал молчать, застыв на месте и мечтая поскорее выбраться наружу — где эта тварь со своей ебаной наркотой? — привидение закурило сигарету. На секунду я разглядел кровоточащие болячки у нее на руках, болячки в уголках рта. «Блин, ты, мудак, я хотя бы маленького сюда не беру. Хотя бы не таскаю его сюда…»

К счастью, девушка вышла из темноты и протянула мне то, зачем я пришел. НЕ знаю, выдержал бы я еще минуту, стоя перед зеркалом, которым был для меня этот говорящий труп на полу. Но она не совсем представляла собой мое отражение. Она была лучше. Она не брала своегоребенка сюда. И хотя я стоял, омертвевший, и не произнес ни слова, мы оба знали правду. Ты хуже меня!Вот что говорили эти замогильные глаза.

Мне показалось, что прошла минимум целая вечность прежде, чем я добрался до дома, отнес Нину внутрь, уложил ее в кроватку и постарался убиться так, чтобы забыть, кто я такой, как я только что убедился.

Эффективность походов за наркотиками вместе с ангельского вида малышкой доказала себя одним воскресным утром на углу Алварадо и бульвара Сансет. Спеша вернуть ее домой — я уже затарился, а барыга продал мне со скидкой, так как любил детишек — я проехал на красный свет. Даже не обратил внимания. Как гнал по пустынному в воскресное утро перекрестку, так и продолжал гнать.

Настолько погрузился ваш покорный слуга в райские предвкушения, что даже не сознавал сам факт сидения за рулем. Подчас наилучший приход — тот, что дает адреналин, когда только что закупился и мчишься домой. Похлопай кто-нибудь меня по плечу и поставь в известность, что я веду машину, я бы ужасно удивился. Как собственно и сделал,услышав сирену.

Я отъехал на обочину после того, как беспечно игнорировал крутящуюся вишенку на протяжении трех с половиной кварталов. Позволив черно-белой машине у меня на хвосте почти начать авто-охоту, я даже заметил фирменный знак ПДЛА, дисплей вращающегося громкоговорителя, превратившие полицейские тачки в караоке на колесах. ОСТАНОВИТЕСЬ… ВОДИТЕЛЬ ЧЕРНОЙ АКУЛЫ, ОСТАНОВИТЕСЬ У ОБОЧИНЫ… Что я также проигнорировал. Причем не нарочно. Не строя из себя крутого бандюка muy macho [47] .

47

Реальный

пацан ( исп.).

Неважно, что я ежедневно совершал трехстороннюю фелонию: покупка запрещенного вещества, хранение оборудования для его употребления и мое любимое преступление: наличие данного вещества в моем организме.

Я не боялся мусоров. Я был сбит с толку. Офицер приказал мне выйти из машины, расставить ноги и опереться руками о крышу так, чтобы он их видел. Даже без помощи г-на Микрофона, его голос, казалось, гремел в пустоту бульвара в четыре утра. В Лос-Анджелесе отсутствие дорожного шума само по себе обезоруживает, но он вещал даже еще громче. Малышка, к моему удивлению, продолжала спать в своей маленькой переносной кроватке.

— Дайте мне ваш бумажник.

— Хорошо, — ответил я.

— Могли убить кого-нибудь, — сказал он голосом потише, заметив Нину.

— Вы правы, — произнес я через плечо. — Вы правы. Так бывает по ночам. Сами знаете, ребенок в начале четвертого просыпается, жена еще спит, а выясняется, что у вас кончилось молоко, надо за ним ехать, но ребенка ведь не оставишь одного плакать…

— Привыкнете, — ответил он, возвращая мне права. — У меня самого трое, и я понимаю…

Он велит мне идти садиться в машину, но ради бога, вести себя поаккуратнее. И я рассыпаюсь в благодарностях, но не так рьяно, как когда демонстрирую ему свою прекрасную подопечную. Я готов повернуть ключ зажигания, готов отчаливать, когда О Господи… О великий Господи, НЕТ! — я вижу, как шприц, совершенно непонятно почему, выкатывается из-под сиденья машины с пассажирской стороны. Так просто и выкатывается в лужу света, отбрасываемую уличным фонарем в машину.

Я ничего не говорю. Я знаю, что он все еще стоит рядом со мной. В следующую секунду я думаю, я мог бы спалиться… Херня! Они не найдут палево, размышляю я, потому что пузырьки у меня во рту. Если прижмет, я проглочу их. Но баян. Ебаный баян! Даже не подозревал, что он там. Он мог, вдруг доходит до меня, мерзко скручивая кишки, еще хуже, чем было, чем есть, он мог бы выкатиться, когда ездила Сандра. Боже мой…

Все это мелькает во мне в долю секунды. Я не могу посмотреть на стража порядка. Я знаю, он застукал меня. Говорить нечего. Но неожиданно я чувствую его руку у себя на плече. Пальцы сжимаются. Но не сильно. Где-то посередине между проявлением власти и боли.

— Смотри на меня, — приказывает он. И когда я подчиняюсь, выражение его лица даже не угрожающее. В последнюю очередь угрожающее. На нем отвращение. На нем написано «Ты жалкая тварь»миллионы раз.

Наши глаза встречаются, и он просто качает головой.

— Я не стану тебя запирать, — произносит он. — Какой смысл?

Существуй аппарат, измеряющий презрение, от его голоса технику бы зашкалило. Он было начал уходить, остановился, сунул свою широкую физиономию в открытое окно. Я сосредоточил внимание на его щетинистых усах. Мне не хотелось глядеть ему в глаза. «Мудилка ты картонная. Там, где ты сейчас, все равно хуже, чем куда бы мы тебя ни отправили».

Я даже был не в силах завести машину. Не мог собраться и тронуться с места, пока он не повернул собственное зажигание и не рванул вперед. Даже не скрипнув резиной. Без малейшей драмы. Я был этого недостоин. Не заслужил ни малейшего жеста.