Вечное дерево
Шрифт:
– Да нет. Что ты?.. Наблюдай... Набирайся...- остановил его Степан Степанович и сам пришел на помощь Бобу.
"Ну и надсаживайся. Черт с тобой!"-мысленно выругался Колька, наполняясь злостью на всех этих людишек, которые ставят себя выше его.
Колька никогда бы не мог подумать и представить не мог, что будет так вот переживать из-за этой задрипанной работы.
– Сесть можно?
– спросил он.
– Посиди, если устал.
Сказано это было просто, но Колька живо представил, каким чучелом он будет выглядеть, если сейчас вот, ни минуты не поработав за весь
Он не сел. Он смотрел на руки своего бригадира, стараясь сосредоточиться, ни о чем не думать и ничего не видеть, кроме этих рук.
Руки бригадира, оголенные до локтей, двигались четко, как солдаты:правая брала пластинку, левая закручивала зажимы, правая нажимала на рычаг, левая переносила кондуктор под второе сверло... И опять: правая, левая, левая, правая, кондуктор, пластинка, руки, сверло...
В глазах у Кольки замелькало, голова закружилась, он поспешно отвернулся...
К концу рабочего дня он чувствовал себя настолько измочаленным, что ни о чем не думал, не мог думать, кроме отдыха. Он никогда не представлял раньше, что не работая можно так устать.
Его не пугала, как прежде, встреча с отцом.
"Пусть врежет. Пусть".
Но и эти ожидания не оправдались. Отец ни слова не сказал ему, не набросился, как обычно, с выговором, только кивнул и взялся за газету.
Наутро Колька решил все равно не сдаваться. Прихватил с собой книжку без начала и конца.
Степан Степанович, встретив его, сказал:
– Продолжай наблюдать. Учись.
Вот тогда-то Колька и применил свое секретное оружие: достал из кармана книжонку и, сев на пустую коробку, взялся за чтение. Нет, он не читал-делал вид, что читает. Важна была реакция на его придумку. Но опять никто никак не отреагировал. Никто как будто ничего и не заметил, не возмутился, как будто все заранее знали, что он придет с книжкой, сядет на коробку и будет читать. Даже Боб и Мишель не обернулись, стояли к нему спинами и делали свое дело.
"Ну, ничего. Ничего. Вот придет начальство. Оно им даст. Оно нарушений не потерпит,-думал Колька и молил: -Хоть бы появилось".
Оно вняло. Оно появилось.
– Что такое, дорогой? Что тут за изба-читальня?
Бригадир подошел к мастеру, что-то сказал, и тот, ухмыльнувшись, ушел, так и не приняв никаких мер.
Но главный удар ожидал Кольку Шамина в обеденный перерыв. Примерно за час до перерыва по цеху разнеслась весть: аванс! Эту весть передавали от станка к станку, от человека к человеку.
Аванс! Аванс!
Аванс выдавали прямо в цехе. Приходили кассирши, усаживались за столы, раскладывали деньги побригадно. Сперва бригадиры сверяли заработок, а уж потом получала вся бригада.
– Стрелков, получай!
– выкрикнули от стола.
Бригадир пошел первым. Вся бригада двинулась следом за ним. Кто-то из старших взял Кольку за плечи и
легонько подтолкнул вперед.
– Распишитесь. Получите,-слышалось у стола.
И все расписывались и получали, непременно тут же пересчитывая деньги.
И оттого, что всех называли по фамилии, оттого, что не было ни суеты, ни крика, оттого, что все подходили
– Гришин. Распишитесь. Получите.
Колька впервые услышал фамилию Боба. Она как-то не увязывалась с этим худеньким, подвластным ему пареньком. Фамилия возвышала его, взрослила. И Боб, верно, почувствовал это, подтянулся, выпрямился, даже ремешок поправил.
Теперь уже не Боб, а Борис Семенович Гришин, так же как все, пересчитал деньги и, аккуратно сложив их, подскочил к Кольке.
– Слушай, по три косых. Аванс,-зашептал он почти восторженно, - Старик как будто не наврал.
Колька сказал по старой привычке:
– Купили за тридцать сребреников.
– Шамин. Распишитесь. Получите.
– Я?!-изумился Колька.
– Иди, иди.
– Кто-то похлопал его по плечу.
Колька не двигался с места.
– Ну, чего ты?
– прикрикнул Степан Степанович.
– Так я же... Я же не работал.
– Воевал - не воевал, после разберемся.
Колька не двигался. Казалось, весь цех смотрит на него. Казалось, все проверяют, честный он или нет?
Степан Степанович подошел к нему, схватил за руку и притянул к столу. Колька расписался, взял деньги не считая, хотел тотчас швырнуть их обратно на стол, потому что они как будто жгли ладони, будто это были не красненькие бумажки, а раскаленные угли. Он не швырнул их только потому, что боялся оглянуться, боялся встретиться с насмешливыми глазами рабочих, которые, конечно же, наблюдали за ним и все видели.
* * *
Потеряв уверенность, совсем было приуныл Песляк.
Все события развивались явно не в его пользу. Руководи ство выскальзывало из песляковских рук. Задуманное им спасательное движение "за моральную чистоту рабочего человека" не получило поддержки начальства. Беседа с Полянцевым в лесу подтвердила: он не прижился, не освоился на новом месте. Песляк запомнил слова секретаря, сказанные будто бы в шутку: "Упускаешь. Потерял форму. Зажирел. Зажирел".
Особенно его раздражал Стрелков и все, что было связано с ним. Не лежала у Песляка душа к этому человеку. Ну не лежала.
Вот и сегодня позвонил из горкома товарищ Сокольников и попросил обсудить вопрос о воспитании молодых рабочих, в частности о бригаде молодежи, руково"
димой Стрелковым.
"Не подходит он для этой роли", - хотел ответить Песляк, но не ответил, а сказал как положено: "Обсудим".
После этого разговора он пригласил к себе Хорошевского.
Хорошевский пришел быстро.
– Стрелкова кто оформлял?
– спросил Песляк, небрежно пожимая протянутую руку.
– Малыгин. У полковника характеристики отличные... А что случилось?
– Из горкома звонили, - сообщил Песляк тоном единомышленника.
– Кто-то помимо нас с тобой двигает этого Стрелкова.
– Но мы ж первыми начали,-ухмыльнулся Хорошевский.
Песляк нахмурился, вспомнив, как просил газетчиков использовать факт прихода Стрелкова к станку.
– Мы ошиблись,-признался Песляк.-Так зачем же эту ошибку повторять? От этого нам же плохо будет.