Вечный огонь
Шрифт:
Дыскин ушел. Банк продолжал работать.
Ночью, до предела усталый, я решил заглянуть домой. Но едва вышел на улицу, как увидел на южном небосклоне огромное зарево. Оно становилось то темно-багровым, то ярко вспыхивало, разбрасывая далеко вокруг красные отблески. Зловещая краснота пожарища смешивалась с густой темнотой — и от этого становилось жутко.
В конце июня фашисты ворвались на территорию нашего района и заняли Крайский, Запольский, Завишенский и Октябрьский сельские Советы. Угроза быть захваченным нависла и над районным центром. Что делать райкому? Я решил посоветоваться
Как же быть? Мы оказались в сложном положении. Раньше, до войны, когда было трудно, позвонишь в обком или ЦК, посоветуешься — и все становится ясно. А сейчас? Как поступить? Какое принять решение?
Сомнения мучили недолго. Оторванные от областного центра, мы продолжали заниматься обыденными делами и всеми силами старались помогать фронтовикам.
Тяжелые бои развернулись уже на окраине Плещениц. Рано утром 2 июля в райком пришел командир воинской части — усталый, небритый, с распухшими от бессонницы красными глазами, в пропитанной потом, запыленной гимнастерке. Он был удивительно спокоен, присел на стул, закурил, прислушался к орудийной канонаде и пулеметной трескотне и сказал:
— Немцы усиливают атаки. Мне приказано перейти на другой, более выгодный рубеж. Я продержусь еще немного. Так что давайте заканчивайте эвакуацию. И последнее: в лесу есть склад оружия, мне его не поднять. Раздайте оставшиеся винтовки, пулеметы и патроны партийному активу, а остальное оружие укройте в надежных местах. Пригодится! — Он почему-то усмехнулся. Я не понял его улыбки. То ли он хотел ободрить меня, то ли сожалел, что приходится разбирать склад.
В это время к райкому подъехала грузовая машина, в кузове которой находились милиционеры.
— Роман Наумович! — крикнул мне начальник милиции. — Разрешите нам отправляться.
— Поедете последними. Сначала раздайте оружие из склада и отправьте машины с населением.
Неразберихи было много: то где-то старушке не помогли собраться, то у кого-то ребенок затерялся, то машина не заводится. И в этой сутолоке я забыл о гостившей у меня сестре-школьнице Ане. Она уехала на автомашине, на которой увозились партийные документы в глубь страны, без копейки денег и без куска хлеба. Вспомнил я об этом только тогда, когда отправилась последняя машина.
Плещеницы опустели. Я зашел в свой кабинет, мучительно раздумывая над тем, что же делать дальше. Вдруг раздался телефонный звонок. Звонил секретарь Бегомльского райкома партии. Он передал распоряжение обкома КП(б)Б о том, чтобы я немедленно выезжал в Холопеничи: там решено собрать первых секретарей райкомов партии северных районов области для ознакомления с письмом ЦК ВКП(б).
Забежав к командиру части и бросив на прощание «До скорой встречи», я сел в машину.
— Может быть, и не доведется больше встретиться, — крикнул он вслед. — Обстановка меняется, словно в калейдоскопе…
Командир оказался прав. Едва я приехал в Холопеничи, как поступило новое распоряжение: совещание откладывается, всем возвращаться по местам. Причина для этого была серьезная — фашисты подтянули резервы и усилили нажим на наши войска в районе Борисова.
— Скорее! Скорее! — торопил
— Скорее! Нажимай, браток! — напоминал я водителю, хотя он без того выжимал из машины все, на что она была способна. Позади остались лес, поле, дорога нырнула в перелесок. И тут нам пришлось остановиться. Навстречу двигались подводы, на которых сидели женщины и дети. Подростки гнали коров, овец, коз. Обгоняя подводы, двигались военные машины и санитарные двуколки с ранеными бойцами.
Пыль, шум, стоны раненых… Встречный поток с каждой минутой становился шире и гуще, он заполнил не только дорогу, но и ее обочины. Мы свернули в сторону и устроились под деревом, надеясь, что когда-нибудь движение стихнет и мы сможем добраться до Плещениц. Потянулись томительные часы. Только к полудню наша машина смогла, хотя и с большим трудом, продвигаться вперед.
Вскоре нас остановил военный патруль.
— Вы куда? — спросил меня лейтенант.
— В Плещеницы.
— Опоздали. Наши войска уже оставили поселок, и на Березине подорван мост.
Мое сердце сжалось от жгучей боли.
— Как же быть? — спросил я у лейтенанта.
Он только пожал плечами.
Я долго думал над тем, какое же принять решение. Может быть, подождать командира части и попроситься к нему? А как же обком партии? Ведь он не будет знать, где мы. И я решил поехать в обком, чтобы посоветоваться и получить указания, что делать дальше, а товарищам — работникам райкома, райисполкома, другим активистам, выехавшим из района, — предложил двигаться на восток и вступить в ряды Красной Армии.
Но не так-то просто в этих условиях оказалось найти областной комитет партии. Одни говорили, что он в Могилеве, другие называли иные места. Наконец удалось узнать точный адрес: Горки Могилевской области. Я приехал в город. Мне показали здание, где разместился областной партийный комитет. Трудно было узнать секретарей обкома — так сильно изменились они за последние дни. Осунулись, на лицах прибавилось морщин, глаза воспалились — давали себя знать тревожные бессонные ночи.
— Приехал посоветоваться, как быть, что делать дальше, — сказал я, здороваясь.
— Надо быть со своим народом, — ответил В. И. Козлов. Я не понял и недоуменно взглянул на него, а он устало улыбнулся и пояснил: — Что же тут непонятного? Дело ясное. Мы — партийные работники Минской области, значит, и во время войны должны продолжать работу в этой области…
— Но ведь она занята врагом, — сказал я, не скрывая своего удивления.
— Ну и что же? — спокойно продолжал Василий Иванович. — Мы должны быть на Минщине. Конечно, обстановка серьезно изменилась, а работа нас ждет все та же — партийная. — Козлов с минуту-другую размышлял над чем-то, пристально глядя на меня, потом сказал: — Центральный Комитет предложил работникам обкома партии выехать в свою область. Поедешь с нами. Кстати, слушал выступление по радио товарища Сталина?