Вечный огонь
Шрифт:
Но те сведения, которые приносили связные, нас уже не удовлетворяли. Требовалось самим членам обкома побывать в городе, лично встретиться с активистами, помочь им организовать дело. По решению обкома мне довелось первым отправиться в город. Это было во второй половине сентября 1941 года. Я отправился на сложное задание. Пробирался по глухим лесным дорогам и проселкам, минуя гарнизоны противника. На всякий случай имел при себе две лимонки, «вальтер» и паспорт с пропиской в Минске.
До Заславского района добрался благополучно, без всяких приключений. Здесь встретился с Семеном Викторовичем Кулаковичем и Верой Иосифовной Витушко. Вера не раз бывала в Минске по заданию Заславских подпольщиков, она знала все входы и выходы и помогла мне незаметно войти в город. Вечером, когда стало темно, мы зашли в дом Анны Пржелясковской, который находился в конце Грушевской улицы, где я в 1936–1937 годах снимал комнату и был прописан.
Из всех этих встреч я вынес глубокое убеждение в том, что минчане, живя в условиях тяжелейшего оккупационного режима, смело включаются в борьбу с оккупантами. Патриотам, разумеется, требовалась помощь, ибо опыта подпольной работы, конспирации они не имеют; кое-кто ведет себя неосторожно, из-за оплошности, потери бдительности могут быть провалы.
Работать в городе подпольщикам было крайне опасно. Минск наводнили фашистские головорезы. Здесь находился гарнизон в пять тысяч солдат и офицеров, располагались армейские резервы, штаб корпуса охраны тыла центральной группы войск, штаб и войска карательного корпуса СС, отдел полиции безопасности и СД, управление полевой полиции; сюда отводятся для пополнения и переформирования разбитые на фронте части. В Минске обосновался генеральный комиссариат — управление оккупированной территорией Белоруссии, которому подчинялись десятки различных фашистских ведомств и учреждений.
В районе Сторожевки, в пригороде Минска — Дроздах и других местах оккупанты создали концентрационные лагеря — лагеря смерти, где людей морили голодом и холодом, расстреливали, травили собаками. Территорию вокруг Юбилейной площади и еврейского кладбища гитлеровцы огородили и образовали гетто, в котором ежедневно гибли десятки людей. В Доме правительства размещен штаб гитлеровской авиачасти, в гараже Совнаркома — артиллерийская и оружейная мастерские, на заводе имени Ворошилова ремонтируются танки.
1 сентября 1941 года в Минск прибыл «генеральный комиссар Белоруссии» кровавый палач Вильгельм Кубе, личный представитель Гитлера. На белорусской земле появились и выкормыши империалистов, заклятые враги Советской власти — белорусские буржуазные националисты белоэмигранты Акинчиц, Островский, Ермаченко, Ивановский, Козловский, Гадлевский и другие. Гитлеровцы вместе со своими прихвостнями начали устанавливать в Белоруссии «новый порядок». Словно коршуны, разорвали фашисты республику на части. Белостокская область и северная часть Брестской области были включены в состав Восточной Пруссии. Южные районы Брестской, Пинской и Полесской областей и юго-западную часть Гомельской области присоединили к так называемому «рейхскомиссариату Украины», а западную часть Вилейской области — к «генеральному округу Литвы». Витебская, Могилевская и почти вся Гомельская области, северная часть Полесской и восточная часть Минской были выделены в особую зону, которая именовалась областью армейского тыла группы армий «Центр» и подчинялась военному командованию. Белоруссия, таким образом, была общипана и сведена к незначительной территории: в нее входили лишь Барановичская область, западная часть Минской и маленькие кусочки Вилейской, Брестской, Пинской и Полесской областей. Это административное образование называлось гитлеровцами «генеральным округом (комиссариатом)
На белорусской земле появились немецкие фабриканты и заводчики. Возникли частные фирмы «Борман», «Троль», «Шарова-верк», «Требец», «Шлантхоф» и другие. В минских типографиях выпускались фашистские газеты, листовки и плакаты на немецком, русском и белорусском языках. На стенах домов каждый день появлялись все новые приказы фашистской комендатуры с многочисленными угрозами: «Расстрел… расстрел…» Оккупанты хватали ни в чем не повинных людей, расстреливали или вешали их. Трупы не снимались неделями.
На совещаниях, в кругу ближайших своих сподвижников, Кубе не раз говорил:
— Надо, чтобы только одно упоминание моего имени приводило в трепет каждого русского и белоруса, чтобы у них мозг леденел, когда они услышат: «Вильгельм Кубе». Я прошу вас, верных подданных великого фюрера, помочь мне в этом…
И палачи старались.
Но никакие насилия и зверства не могли сломить волю мужественных минчан-патриотов. Я в этом убедился и сам при встречах со многими из них. Выполнив задание, я ушел из города. Мне не терпелось поскорее добраться до обкома и рассказать обо всем виденном товарищам. Но на обратном пути, как и было договорено с Василием Ивановичем Козловым, я должен был побывать в Заславском, Дзержинском, Минском и Гресском районах, встретиться там с местными активистами, помочь им наладить дело. Под Заславлем в лесу состоялись встречи с руководителями подпольных партийнокомсомольских организаций райцентра Заславль и деревень Селявщины, Кисели, Ермаки и Гуя — Николаем Булда, Исаком Гершалевичем, Адамом Ермалковичем, Алексеем Клюем, Семеном Кулаковичем, Верой Витушко и Иваном Ковалевым.
В Дзержинском районе мне удалось побывать в партизанской группе Бориса Митрофановича Цыкункова, которая начала свои боевые действия в июле 1941 года. Партизаны помогли мне встретиться с подпольщиками деревень Новая Рудица, Косиловичи, Боровое. В деревне Гричино я встретился с Верой Колесник, которая в июне 1941 года сдала государственный экзамен в Минском педагогическом техникуме и получила направление на работу в Белостокскую область. Но началась война, и Вера вернулась в свою деревню Гричино Дзержинского района. Вскоре девушке, получившей документ на право воспитания детей, пришлось взяться за оружие, учиться защищать Родину. Она вместе со своим отцом ветеринарным врачом Иваном Александровичем Колесником в августе 1941 года вошла в состав Теляковской подпольной группы, которой руководил коммунист Макар Данилович Шиманович, и включилась в активную борьбу с гитлеровцами. Вначале была связной, ходила на встречи с подпольщиками Минска, позже стала связной и разведчицей отряда «Боевой», а с мая 1943 года — партизанкой этого отряда. Вместе с бойцами диверсионно-подрывной группы Николая Корженевского участвовала в подрыве 5 вражеских воинских эшелонов.
Такие же встречи у меня состоялись в некоторых деревнях Минского района. И везде я получал подробную информацию о положении дел на местах, о работе подпольщиков. В свою очередь, все люди, с которыми мне довелось говорить, с воодушевлением встречали вести о том, что по-боевому действует во вражеском тылу подпольный обком партии. Это сообщение окрыляло людей, придавало им больше уверенности в победе. И каждый раз у нас шел обстоятельный разговор о том, как усиливать борьбу с немецко-фашистскими захватчиками, как вовлекать в эту борьбу самые широкие массы.
По пути в обком я заглянул и в хорошо знакомый мне Гресский район, где работал в 1937–1939 годах. С помощью довоенных друзей довольно быстро разыскал заведующего отделом райкома партии Владимира Ивановича Зайца. Он рассказал, что делается в районе, а также о той работе, которую проводят оставшиеся во вражеском тылу коммунисты.
— О подпольном обкоме у нас знают многие, — сказал Владимир Иванович. — Даже подробности передают: обком, мол, на машинах приехал, фашисты гнались за ним, да не догнали…
— На машинах— это точно, — подтвердил я. — А в отношении погони — прибавлено.
— Вам осторожнее надо быть, — высказал опасение Заяц. — Фашисты пронюхают — в покое не оставят.
— И пусть пронюхают. Эка беда! Важно другое: народ должен знать, что подпольный обком действует.
Из рассказа Владимира Ивановича Зайца я узнал, что уже в первой половине июля в деревне Белый Бор Гацуковского сельского Совета была создана подпольная партийнокомсомольская группа из 13 человек во главе с Василием Александровичем Немковичем.