Вечный огонь
Шрифт:
Мы отдельно обсудили вопрос о подпольной деятельности в городах. Если во многих деревнях фашисты еще не успели побывать, то захваченные города и районные центры старались прибрать к рукам. В них появились военные комендатуры, подразделения полевой жандармерии и полиции. Вражеские войска, двигавшиеся к фронту, проходили через города, останавливались в них на отдых. Следовательно, там особенно важно было вести разведывательную и диверсионную работу. Поэтому обком партии потребовал от партийных, советских и комсомольских работников, командиров партизанских отрядов и групп проникать в города, устанавливать связь с находящимися там коммунистами, комсомольцами и беспартийными патриотами и создавать строго законспирированные подпольные партийные организации
И еще один вопрос требовал незамедлительного решения: как быть с общественным хлебом, скотом, машинами, которые остались на оккупированной территории? Находились такие руководители, которые говорили крестьянам: «Поджигайте колхозные хлеба, убивайте скот, ломайте машины, чтобы ничего не досталось врагу!» Но нам колхозники говорили:
— Если мы уничтожим все общественное добро, то чем будем питаться сами, что дадим партизанам, как прокормим городских беженцев, которых много осело в наших деревнях?
Об этом был обстоятельный разговор на заседании обкома. Было подчеркнуто, что директиву Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня нужно выполнять со всей настойчивостью, но подходить к этому делу следует творчески, с полным учетом местных условий. И мы решили рекомендовать убирать и обмолачивать колхозный и совхозный хлеб, раздать населению и надежно укрыть его от врага. Общественный скот предлагалось раздать колхозникам, рабочим совхозов, семьям, переселившимся из городов, а часть угнать в недоступные для противника глухие места, подальше от проезжих дорог. Этот скот имелось в виду использовать для создания продовольственных баз партизанских отрядов. Ни одного килограмма хлеба, ни одного килограмма мяса врагу — такова наша задача. Обком партии призвал коммунистов и комсомольцев, беспартийный актив немедленно укрыть тракторы в глухих лесах, а в безлесных местностях закопать сельскохозяйственные машины в разобранном виде на песчаных, безводных пригорках. Вскоре мы убедились в правильности этого указания. Оккупационные власти вывешивали в городах и селах много приказов, в которых объявляли фабрики и заводы, мастерские МТС, имущество колхозов и совхозов «собственностью германского государства», угрожали расстрелом за саботаж и порчу оборудования. Но советские люди в абсолютном своем большинстве не подчинялись распоряжениям гитлеровского командования. Они, часто рискуя жизнью, выводили из строя оборудование заводов, угоняли в леса тракторы и комбайны, разбирали в мастерских МТС станки, поджигали склады с горючим.
…Наступил час расставания. Слегка хмурилось небо, накрапывал мелкий дождик. Первой ушла Александра Игнатьевна Степанова. На ее лице мы не заметили даже признаков волнения. Ушла спокойно, как это делала до войны, когда хотела пешком прогуляться до ближайшего колхоза. Хоть Степанова и секретарь райкома партии, но она — женщина, и ей ли идти одной. Так и хотелось мне крикнуть вслед: «Оставайся с нами, Игнатьевна!»
Закончила сборы и наша группа.
— Ну, в добрый путь! — сказал Василий Иванович, прощаясь с Брагиным и Варвашеней.
— Мы оглядимся маленько здесь и направимся в Старые Дороги, в Пуховичи, заглянем в Червень, — сказал Иван Денисович.
Через день Козлов, Бельский, Бондарь и я благополучно прибыли в старобинскую деревню Скавшин, а потом в Крушники. Место очень удобное: кругом лес, рядом болото. Здесь мы встретились со Старобинской подпольной группой, которую возглавлял председатель райисполкома Василий Тимофеевич Меркуль. Я хорошо знал его еще до войны — одно время вместе работали в Червенском районе: он — заведующим райфо, я — вторым секретарем райкома партии. Василий с тех пор почти не изменился, разве лишь похудел немного, да черные глаза провалились — видать, от усталости. А по натуре остался таким, каким был и прежде: неторопливый, но
— Как дела у вас, Василий Тимофеевич? — спросили мы.
— Живем помаленьку, — спокойно ответил Меркуль. — Группа растет, скоро превратится в солидный отряд. Товарищи бывают почти во всех деревнях. Так что с народом связь не теряем. Не проходит дня, чтобы мы новое пополнение не встречали. Люди идут, вот только оружия пока маловато. Но сложа руки не сидим. Партизаны на дороги выходят, устраивают засады, захватывают оружие.
— Пора вам и организационно оформиться, — посоветовал Василий Иванович. — Поучитесь у своих соседей-любанцев. Они районное партийное собрание провели, райком партии создали. Мы у них пробыли несколько дней и убедились: райком активно берется за дело.
— Спасибо за совет. Мы сделаем так же, — сказал Меркуль.
Вскоре старобинские коммунисты провели общее собрание. Обсудили свои задачи и наметили план действий на ближайший период. Избрали подпольный райком партии во главе с Василием Тимофеевичем Меркулем, решили из имеющихся партизанских групп создать три отряда. В первый вошли руководящие районные работники, партийно-советский и хозяйственный актив района — всего около 60 человек. Командиром этого отряда был утвержден Иван Мурашко, а позднее его заменил А. З. Протасеня. Второй отряд образовали из жителей деревень Долговского сельсовета. Его возглавил председатель сельского Совета Гавриил Стешиц. Колхозники Домановичского и Червоноозерского сельсоветов создали свой партизанский отряд, командиром которого вначале был Яков Бердникович, потом сержант-пограничник Иван Петренко.
Члены обкома в первые месяцы своей подпольной деятельности побывали в Краснослободском, Слуцком, Копыльском, Стародорожском, Узденском, Пуховичском и некоторых других районах. Мне пришлось побывать в Гресском, Дзержинском, Заславском, Минском и других районах области и в городе Минске.
Первую информацию о том, что делается в Минске, мы получили в конце июля 1941 года от студентки Белорусского государственного института народного хозяйства имени В. В. Куйбышева Ольги Гальчени. Война застала ее в городе Соколки Белостокской области, где она проходила студенческую практику. С отступающими войсками Красной Армии девушка дошла до Минска и остановилась в общежитии своего института. Вскоре в город ворвались немецко-фашистские захватчики. Ольга несколько дней пробыла в Минске, а потом ушла в деревню Пласток Любанского района, где жили ее родственники. Встретившись с нами, студентка Гальченя подробно рассказала обо всем, что видела и слышала в городе. Ее сведения пригодились нам для налаживания связей с городскими коммунистами.
Через некоторое время обком послал в Минск члена партии с 1919 года Герасима Марковича Гальченю и довоенного инструктора Минского обкома партии Романа (Ирму) Кацнельсона с целью более подробного изучения положения дел в Минске. Им было поручено также распространить среди горожан газеты и листовки с речью И. В. Сталина от 3 июля 1941 года.
Для того чтобы пройти от южных районов области до Минска, требовалось миновать большое количество вражеских гарнизонов, не показать волнения при проверке документов патрулями, — нужны были железные нервы, хладнокровие, умение держать себя в руках при любых сложных обстоятельствах.
Особенно удачно ходил в Минск Герасим Маркович Гальченя. Опыт у него был немалый, он еще в гражданскую войну партизанил. Наденет, бывало, на себя поношенный зипунишко, возьмет посошок, набросит на плечи сумку с куском хлеба, снимет повязку с глаза, который потерял в первую мировую войну, взлохматит свою бородку и пошел. Посмотришь на него — не то нищий, не то какой-то бездомный крестьянин, ищущий работу. Умный, сосредоточенный, сметливый, он неизменно выходил сухим из воды, обводил вокруг пальца немецких патрулей и полицейских. При виде Гальчени у врага даже и мысли не возникало, что это опытный партизанский связной и разведчик.