Вечный огонь
Шрифт:
Требование законное. Однако на открытие школы мы решились не сразу. Дело в том, что деревни партизанской зоны часто подвергались воздушным бомбардировкам противника. Собирать детей в одном месте было небезопасно. Тогда крестьяне заявили, что они будут по очереди вести наблюдение за воздухом и в случае опасности предупредят детей, чтобы те разбегались из классов и прятались в траншеях и щелях, выкопанных возле школы. Обком согласился с этим. Разрешение на открытие школы в Загалье было дано.
Все дела по организации школы по предложению К. Т. Мазурова возложили на помощника комиссара отряда по комсомольской работе С. Д. Локтя, командира Красной Армии. Комсомольцы отряда сразу же взяли шефство над школой. Вести занятия охотно согласились жившие в Загалье учительницы Антонина
Много потрудился в те дни председатель Загальского сельсовета С. Корнеев. Он договорился с жителями Загалья и близлежащих деревень о том, в каких домах разместить семьи погорельцев, живших в здании школы. Корнеев достал материал для ремонта классных помещений, изготовления парт, столов и грифельных досок.
1 октября 1942 года в школе прозвучал первый звонок. Здесь детей учили не только читать, писать и считать. Учителя прививали им любовь к Родине, ненависть к ее врагам. Школьникам внушалось, чтобы они ничего и никому не говорили о партизанах, не показывали незнакомым людям расположение партизанских отрядов, не баловались с оружием, ни в коем случае не брали в руки валявшиеся в лесу гранаты, мины, снаряды.
Ребята учились старательно, неуспевающих не было. Обком и штаб соединения повседневно заботились о школе. Партизанским отрядам, готовившимся к операции по разгрому вражеских гарнизонов, давались дополнительные задания: доставать тетради и школьные принадлежности. Партизаны охотно брались за выполнение этих заданий и проявляли много инициативы. Однажды ночью комсомольцы из отряда Розова Л. Вернадский, А. Золотой и другие проникли в Слуцк, пробрались в школу, созданную фашистами, и захватили много ценных трофеев: тетради, карандаши, чернила, глобус, стенные часы.
В школе проводились общие собрания крестьян, устраивались лекции и доклады. Дети давали концерты художественной самодеятельности.
Люди от всего сердца благодарили партию и Советскую власть за отеческую заботу о тружениках села и их детях. Эта забота воодушевляла всех. Местное население активно помогало партизанам. Оно непрерывно пополняло их боевые ряды. В отряд пришли пять братьев Жуковец из деревни Слободка Стародорожского района; партизанами стали почти все мужчины и женщины деревень Михедовичи и Бобрик Петриковского района, Калиновка и Кузьмичи Любанского района, Пасека, Рубежи Стародорожского района и многих других населенных пунктов. Крестьяне собирали оружие и боеприпасы и передавали их в отряды. Население стародорожских деревень Рубежи, Пасека, Синягово, Гостино, Солон отдало партизанам несколько сот винтовок, десятки автоматов и пулеметов. Трофим Филипеня передал девять авиабомб, Тимофей Булыго — шесть авиабомб, из которых извлекалась взрывчатка для подрыва вражеских эшелонов. Житель деревни Свидичи Слободо-Кучинского сельсовета Копыльского района Адам Игнатьевич Корнейчук собрал 76 винтовок, 7 ручных пулеметов, 6 автоматов, 118 гранат, большое количество патронов. Все это было доставлено в партизанский отряд имени Чапаева. Жительница деревни Старица этого же района Нина Клименко собрала более 40 винтовок, один пулемет и около 8 тысяч патронов.
Партизаны и партизанки, трудящиеся Минской области, полные жгучей ненависти к захватчикам и желания быстрее изгнать их с родной земли, собрали на строительство самолетов для Красной Армии денег и облигаций на сумму 3 075 827 рублей, золотых монет царской чеканки на 2810 рублей, золота бытового более двух килограммов и более десяти килограммов серебра. Все это было доставлено на Большую землю и сдано в Госбанк.
Вступала в свои права весна 1943 года. Жители партизанской зоны готовились к севу, а в штабах соединения и бригад разрабатывались планы новых боевых операций. В повседневной работе не замечалось, как бежит время.
И вдруг совершенно неожиданно ко мне подкатилась беда: я тяжело заболел. Обком решил отправить меня на лечение в Москву. ЦК КП(б)Б дал согласие. 2 мая я передал дела секретарю обкома Иосифу
Рано утром 5 мая наш самолет приземлился на московском аэродроме. Нас встретила Валентина Степановна Гризодубова— командир авиадивизии, обслуживающей партизанские соединения. Она тепло поздоровалась с нами и поздравила с благополучным прибытием на Большую землю. В те минуты как-то забылась тяжелая болезнь, сковывавшая все мое тело. На душе было радостно. Я говорил про себя: «Здравствуй, родная столица! Вот и довелось нам снова встретиться!..»
Вместе с врачом, встретившим меня, я сел в легковую машину.
— В госпиталь! — бросил тот шоферу.
— Доктор, — чуть не взмолился я, — делайте со мной что хотите, но прежде провезите по Москве. Мне будет легче, если погляжу на столицу.
Врач серьезно взглянул на меня и, поняв мое настроение, улыбнулся и сказал:
— Ладно. Покажу.
И вот мы едем по городу. Я гляжу на дома, на редких уличных прохожих, а у самого такое чувство, что, не будь врача, выскочил бы сейчас из машины и пошагал по мостовой, вдыхая полной грудью воздух родной столицы. Ведь за два года, проведенных в тылу врага, у нас не было дня, чтобы мы не вспомнили о Москве, не поговорили о ней… Машина шла не очень быстро. Шофер не спешил, давая мне возможность насладиться милыми сердцу картинами. Садовое кольцо, Охотный ряд, улица Горького, Красная площадь… Никогда еще не приходилось мне испытывать таких чудесных минут. Я ощущал большой прилив душевных и физических сил.
— Ну что ж, пора и честь знать, — сказал врач.
— Да, теперь можно и в госпиталь.
Первый салют
В госпитале, куда меня поместили, для больных и раненых были созданы прекрасные условия. Уютные, светлые палаты; мягкие постели, белоснежное белье, вкусная пища; заботливые сестры, готовые в один миг выполнить любую, даже маленькую просьбу: и подушку поправят, и лекарство принесут, и газету почитают, и товарищей в неурочный час пропустят.
Недели через две мне стало лучше: температура упала, боли утихли. Я уже мог понемножку выходить в коридор, беседовать с больными и ранеными, слушать радио, читать книги. И жизнь в госпитале стала для меня пыткой. Время остановилось! Я старался подольше разговаривать с новыми друзьями, побольше читать, аккуратно ходил на лечебные процедуры. Но дни, казалось, растянулись до бесконечности, и я не знал, чем их заполнить. Было только одно желание: скорее домой, к партизанам!
До этого не раз приходилось встречаться с партизанами, которые раньше срока выписывались из нашего госпиталя либо попросту удирали из него. Некоторых из них я даже наказывал за своевольство и в приказном порядке возвращал на больничную койку. Их тогда я не понимал. Почему человек не хочет долечиваться? Разве, думалось мне, плохо полежать в теплой избе, под присмотром чутких врачей, вдоволь отоспаться? Почему же люди, как только становится им немного лучше, всеми правдами и неправдами добиваются разрешения на выписку, а часто покидают госпиталь и вовсе без разрешения? Покидают с тем, чтобы снова мерзнуть на снегу в засадах, испытывать трудности при минировании железных дорог, под пулями врываться во вражеские гарнизоны. Теперь я понял: боец привык находиться в боевом строю, плечом к плечу со своими товарищами, и никакое другое место его не устраивает.
В начале июля мне удалось уговорить врачей выписать меня из госпиталя. Я дал слово неукоснительно выполнять все их предписания до полного излечения. Мне предоставили небольшую комнату в гостинице «Москва».
На Минщину улетел Василий Иванович Козлов. Мне передавали содержание почти всех его боевых донесений. По всему чувствовалось — народные мстители жили сообщениями с Курской дуги. В одной из радиограмм секретаря обкома, полученной в ЦК КП(б)Б, говорилось: «С кем из партизан сейчас ни встретишься, каждый прежде всего спрашивает: «Как идут дела под Орлом и Белгородом?». Все горят желанием помочь нашим войскам выиграть битву на Курском выступе».