Вечный огонь
Шрифт:
Свои слова народные мстители подкрепляли боевыми делами. Вот один из многих славных подвигов. Его совершили два партизана из отряда имени Калинина 1-й Минской бригады — Иван Чечерин, уроженец станции Залевач, что на Орловщине, и Сергей Козятников, житель Пуховичского района Минской области. Они были подрывниками и сутками находились на заданиях, старались то в одном, то в другом месте заминировать полотно железной дороги Минск — Жлобин.
Бойцы еще с весны начали замечать, что немцы день ото дня усиливают охрану железнодорожной магистрали: увеличили число патрулей, строят дополнительные огневые точки, кое-где устанавливают проволочные заграждения
Иван Чечерин со своим отделением обследовал все подступы к дороге от Руденска до Осиповичей, но ни одной бреши в фашистской охране не нашел. Патрули днем и ночью бдительно несли службу.
Видимо, придется вам менять свою тактику, — посоветовал однажды командир отряда. — Попробуйте так: пусть несколько подрывников завяжут с дальних позиций перестрелку с немецкими патрулями, а остальные тем временем в другом месте установят под рельс заряд.
— А что, товарищ командир, — обрадовался Чечерин, — неплохо придумано. Пожалуй, выйдет!
В тот же день отделение подрывников во главе с Чечериным ушло на задание.
Ночью партизаны разделились на две группы: одна направилась к станции Блужа, другая взяла правее. На рассвете Иван Чечерин, Сергей Козятников и еще несколько бойцов почти вплотную приблизились к насыпи. Залегли в кустарнике, приготовили мины, запал, кинжалы. Вскоре по кромке насыпи прошло четверо немецких патрулей-автоматчиков. Они остановились, прислушались к предутренней тишине, прошли еще метров пятьдесят и вернулись обратно.
— Сейчас их как ветром сдует, — шепнул Чечерин Козятникову.
Тот понимающе кивнул головой.
В этот момент со стороны Блужи донеслись выстрелы. Затрещали автоматы, гулко застрочил пулемет. Командир подрывников глянул на немецких патрулей и от удивления пожал плечами: фашистские солдаты не побежали к месту боя, на выручку своим, а рассыпались вдоль полотна и залегли. Через несколько минут стрельба прекратилась. Патрули продолжали лежать. На востоке разлилась заря, выглянуло солнышко. Подрывникам ничего не оставалось делать, как отползти в глубь леса.
— Ну как, поставили? — спросили Чечерина при встрече подрывники из второй группы.
— Нет. Патрули не бросили своего участка, — хмуро произнес Иван.
Под вечер партизаны подтянулись к середине перегона Блужа — Талька. В сумерках повторили прежний маневр. И снова неудача. Немецкие патрули даже попытки не сделали оставить свое место, они лишь дали несколько автоматных очередей в воздух: дескать, у нас все в порядке.
Подрывники еще сутки ползали вдоль железной дороги. Они побывали и возле Блужи, и у Тальки. И везде перед ними оказывались усиленные немецкие патрули.
— Ну что, командир, — заговорили подрывники, утомленные бесконечными переходами. — Видать, поворачивать домой надо.
— Негоже, хлопцы, с пустыми руками домой возвращаться, — ответил Чечерин. — Представьте на минутку, что сейчас на Курской дуге делается. А вы — домой…
Еще сутки прошли в бесплодных поисках. Начиналось
— Что делать-то будем? — легонько толкнул его в бок Козятников.
— Не мешай. Лежи, — оттолкнул его руку Чечерин.
Послышался тяжелый гул, нараставший с каждой минутой. Это на большой скорости двигался к фронту вражеский эшелон.
— Вот что, ребята, — заговорил шепотом Чечерин. — Надо ставить мину под носом у эшелона, иначе ничего не выйдет. Это сделаем мы с Сергеем, а вы поддержите нас огнем.
— Сумеете ли отскочить назад? — с тревогой произнес кто-то из подрывников.
— Отскочим, — успокоил командир отделения.
Эшелон приближался. Чечерин вставил в толовую шашку капсюль, взял шомпол и со словами: «За мной, Сережа!» — бросился вверх по насыпи. За ним, словно тень, последовал Козятников с ящиком, набитым толом. Немецкие патрули сошли с линии, уступая дорогу мчащемуся на всех парах эшелону. В этот момент по ним ударили из винтовок и автоматов партизаны, оставшиеся в кустарнике. Чечерин и Козятников не слышали боя, они были поглощены одной мыслью — быстрее поставить заряд. Козятников сунул ящик с толом между шпал. Чечерин положил в него мину с капсюлем и пытался вставить в кольцо шомпол. А на них уже обрушился железный грохот.
Партизаны видели, как Чечерин махнул рукой Козятникову и тот кубарем покатился вниз по насыпи. А на Ивана тяжелой громадой налетел паровоз. В этот же миг взрыв огромной силы потряс окрестность. Паровоз резко свернул в сторону, накренился и, ломая шпалы, окутавшись облаком пара и песка, полетел под откос. А позади с треском и грохотом лезли друг на друга платформы и вагоны, разбиваясь в щепки. Свыше десятка платформ с артиллерией, танками и автомобилями и три вагона с солдатами превратились в груды исковерканного железа и переломанных Досок. Под обломками эшелона погибли два боевых друга — орловец Иван Сергеевич Чечерин и Сергей Филиппович Козятников с Минщины. Ценою своей жизни они преградили путь вражескому эшелону, идущему на орловско-курское направление.
По отряду имени Калинина был объявлен приказ:
«При выполнении боевого приказа Родины 30 июля в районе Залужье, смело и дерзко взорвав вражеский эшелон, идущий против родной Красной Армии, смертью храбрых погибли партизаны командир отделения Чечерин Иван Сергеевич и Козятников Сергей Филиппович. Наш народ и Родина никогда не забудут имена славных партизан-героев».
Острой болью сжалось сердце, когда мне стало известно о гибели этих бойцов. И в то же время я испытал гордость от сознания, что партизаны способны на такие подвиги во имя Родины. Как бы хорошо быть сейчас на Минщине, рядом со своими боевыми друзьями-товарищами!
5 августа в мою комнату влетел разгоряченный, запыхавшийся Штефан Тучек — тот самый словак, который добровольно перешел на нашу сторону и стал в партизанском отряде мастером по добыче взрывчатки. Штефан вместе со мной прибыл в Москву, участвовал во Всеславянском антифашистском митинге и ждал моего выздоровления, чтобы вместе снова вернуться в партизанский край.
— Слыхал, наши Орел и Белгород освободили. Сегодня салют будет! — выпалил он скороговоркой, обхватив меня своими сильными руками. Он говорил «наши», «мы», так, словно Красная Армия была и его родной армией. И я этому не удивлялся. Штефан прав! Он давно сроднился с советскими воинами и партизанами.