Вечный огонь
Шрифт:
Парень иронически улыбнулся. В его глазах вспыхнули искорки.
Юнг также рассмеялся — ему понравился ответ этого русского.
— Вы достойны того, чтобы в вашем кармане прибавилась не одна тысяча марок, — сказал Юнг, испытующе глядя прямо в глаза собеседнику.
— Не откажусь, — с готовностью согласился связной.
— Но мы зря деньги не платим. Их надо заработать.
— Знаю. Я подачек не жду…
— К партизанам пойдете? — спросил фашист.
Связной ждал этого вопроса и давно был подготовлен к нему, но все же вопрос Юнга прозвучал неожиданно резко и непривычно. Несмотря на огромное напряжение воли, парень вспыхнул, немного подался вперед, затем как-то сразу обмяк и трусливо съежился. Уж кому-кому, а Юнгу хорошо было
— Нет. Это слишком дорогие деньги. С партизанами шутки плохи…
— А вы не торопитесь с ответом. Мы умеем ценить жизнь своих друзей. — Юнг встал и этим дал понять, что беседа окончена. — Я готов принять вас в любой день.
В Борисов наш подпольщик возвратился в обществе все тех же двух работников СД.
Через неделю связной был зачислен в «школу старших специалистов», а точнее — в разведывательно-диверсионную школу «Абвера», и отныне свои сообщения в адрес партизанской разведки стал подписывать псевдонимом «Курсант».
Можно ли представить более трудное испытание для советского человека! С Родиной подпольщика связывала лишь тонюсенькая ниточка. О его опасной, рискованной работе в стане военно-фашистской разведки знали лишь двое — Доморад и Алай. Случись что с ними, и связному придется туго; даже родная мать отвернется от него. Но партизанский разведчик не думал об этом и начал прилежно учиться, учиться… на шпиона-диверсанта.
На «Курсанта» завели личное дело. В коричневой папке хранились, написанные собственноручно, заявление о приеме в школу, обязательство верно служить гитлеровской Германии, автобиография, подписка о сохранении тайны пребывания в школе, фотоснимки в анфас, профиль, в полный рост, в кругу немецких офицеров. Эти документы, как казалось руководителям школы, связывали «слушателей» с фашистами по рукам и ногам, отрезали им все пути к честной жизни.
В школе читался прежде всего политический цикл «Новая Европа и Россия». Основное время тратилось на изучение форм и методов разведывательно-диверсионной работы в тылу Красной Армии, партизанских отрядах, бригадах и их штабах.
Выпускникам, предназначавшимся для заброски в партизанскую зону, руководством разведывательной диверсионной школы ставилась задача проникнуть в тот или иной отряд и любой ценой войти в доверие к партизанам и их командованию. От лазутчиков требовалось строжайше соблюдать партизанскую дисциплину, активно вести себя в боях с гитлеровцами, спасать раненых и т. д. — словом, делать все, чтобы авторитет в отряде был непререкаем. Давалось и такое наставление: «Если в бою случайно убьешь немца, то и это окупится твоей последующей работой».
Соблюдая величайшую осторожность, наш «Курсант» узнал фамилии «выпускников» и «слушателей» школы, их клички. Он сосредоточил также свое внимание на изучении внешнего портрета своих новых «друзей»: их примет, привычек, манер, наклонностей и т. д. Вскоре от «Курсанта» стали поступать ценные сообщения.
Одновременно в логове фашистских карательно-разведывательных органов Борисова работал еще один партизанский подпольщик — «Сокол».
Жители Борисова не раз встречали на улице и провожали презрительными взглядами опрятно одетого плотного усатого мужчину лет пятидесяти, который ежедневно утром в положенные часы с портфелем под мышкой аккуратно являлся на работу в здание городского управления полиции, а вечером уходил домой, подобострастно кланяясь всем попадавшимся навстречу чинам полиции. Это был следователь городского управления полиции, а после ее реорганизации в СД — следователь 2-го отдела полиции безопасности СД по политическим преступлениям борисовчанин Варфоломей Иванович Козыро.
Каким образом Козыро попал на службу в карательно-разведывательные органы противника и имели ли борисовчане основания так ненавидеть его?
Проживая с семьей в Борисове с первых дней войны, Варфоломей Иванович длительное
Вскоре через Данилова Козыро получил от инструктора Борисовского подпольного райкома партии И. А. Шидловского записку, в которой ему рекомендовалось поступить на работу в полицию и выполнять задания подпольного горрайкома и командования партизанского отряда. Перед тем как подать в полицию заявление и другие необходимые для оформления на работу документы, в семье Козыро состоялся крупный разговор. Жена, поддержанная дочерью и восемнадцатилетним сыном, категорически и в резкой форме выступила против намерения Варфоломея Ивановича. Тогда он вынужден был дать ей понять, с какой целью идет на этот шаг.
Козыро начал службу в городском управлении полиции секретарем, но вскоре обратил на себя внимание начальства исключительным прилежанием, аккуратностью и исполнительностью. Эти качества выгодно отличали его от других сослуживцев, за которыми водились такие грешки, как пьянство, половая распущенность, взяточничество. 1 апреля 1943 года Козыро назначили следователем городского управления полиции, а позднее он стал следователем 2-го отдела полиции безопасности СД по политическим преступлениям. Так Варфоломей Иванович начал работать в самом логове немецко-фашистских карательно-разведывательных органов в Борисове, работать на… партизан. Он был в стане врага таким же нашим зорким глазом и бесценным помощником, как и «Курсант».
В течение первых пяти месяцев работы в полиции, а затем в СД Козыро передавал партизанам информацию через Данилова. В сентябре 1943 года, накануне своего ухода из Борисова в партизанскую зону, Данилов по поручению заместителя командира партизанского отряда «За Родину» В. С. Петриченко познакомил Козыро со связной этой бригады борисовчанкой Ольгой Ивановной Тарасенок и велел ему передавать отныне все материалы только ей.
На очередное дежурство по городскому управлению полиции Козыро явился с объемистой связкой ключей в портфеле. Когда из здания ушли все служащие, а во дворе на часах остался только один полицейский, партизанский разведчик проник в кабинет начальника полиции, подобрал ключ к шкафу, в котором хранились секретные документы, и изъял список тайных агентов полиции на трех листах. Этот документ Варфоломей Иванович принес к себе домой и вместе со связной Тарасенок скопировал его; затем возвратился на дежурство и положил документ на прежнее место. Через несколько дней копия этого важного документа была доставлена командованию отряда.
С каждым днем работа партизанского подпольщика становилась все более сложной и рискованной, и он это чувствовал. Во время одной из встреч «Сокол» сказал Ольге Ивановне:
— Передайте командованию мою просьбу о зачислении в партизанский отряд. Сил больше нет продолжать работу в СД. Не только чужие люди — все родственники отвернулись. Того и жди, свои прикончат…
О просьбе «Сокола» Петриченко доложил заместителю командира соединения по разведке капитану Домораду, а он, в свою очередь, мне. И хотя командование отряда «За Родину» намеревалось удовлетворить просьбу «Сокола», все-таки было решено оставить его на работе в СД. Варфоломей Иванович продолжал оставаться на «службе» в СД вплоть до изгнания захватчиков из Борисова.