Ведьма ищет мужа. Красавчиков не предлагать
Шрифт:
— Будь осторожна, — Рейвен стоял рядом, готовый в любой момент вмешаться. — Не торопись.
Я медленно потянула за край ткани. Серебряная оправа тускло блеснула в свете магических светильников. Узор, вплетенный в металл, заставил меня затаить дыхание — тончайшие линии сплетались в невероятно сложный рисунок. Два сердца, соединенные цветущей лозой, а вокруг них — бесконечный танец завитков и спиралей, словно кто-то пытался запечатлеть в металле само движение любви.
— Это чей-то подарок, — прошептала я, проводя пальцем по изящным линиям. —
Стоило мне взглянуть в зеркало, как по стеклу пробежала рябь. На мгновение мне показалось, что я вижу другое лицо — молодую девушку с изуродованной оспой кожей. В её глазах плескалась такая боль, что у меня перехватило дыхание.
— Что ты видишь? — голос Рейвена звучал напряженно.
— Там кто-то… — я всмотрелась внимательнее, но видение исчезло.
Вместо этого моё внимание снова привлек узор на раме. В нем было что-то знакомое… Я прищурилась, пытаясь уловить ускользающую мысль. И вдруг поняла — эти линии, эти завитки, они в точности повторяли рисунок проклятия в моей ауре. Те же изгибы, те же переплетения…
— Рейвен, — мой голос дрогнул, — посмотри на узор. Он такой же, как…
Договорить я не успела. Серебряные линии вдруг ожили, поползли по моим пальцам, затягивая сознание в глубину зеркала. Я попыталась отдернуть руку, но тело не слушалось.
— Рейвен! — крикнула я, чувствуя, как реальность растворяется в серебристом тумане.
Последнее, что я услышала — его голос, зовущий меня по имени. А потом наступила тишина.
***
Серебристый туман рассеялся, и я оказалась в комнате, которая будто пришла из другого века. Тяжелые бархатные портьеры, массивная мебель красного дерева, канделябры с оплывшими свечами. У окна стоял туалетный столик, за которым сидела девушка. В ее руках было зеркало — точная копия того, что затянуло меня сюда.
Она разглядывала свое отражение. Красивое платье из дорогого шелка только подчеркивало контраст с её лицом — кожа, изуродованная оспой, впалые щеки, неровные рубцы. Но в глазах, отражающихся в зеркале, горел странный огонь.
— Так значит, это ты наложила проклятие? — мой голос прозвучал неожиданно громко в этой призрачной тишине.
Она медленно повернулась ко мне, и её губы изогнулись в горькой усмешке.
— А что, не похожа? — она встала, расправляя складки. — Ожидала увидеть злую колдунью? Или безобразную старуху с крючковатым носом?
— Признаться, да, — я сделала шаг вперед. — Кого-то на столько злобного, кто мог проклясть целый род на вечные страдания.
— Злобного? — она снова усмехнулась, но в этой усмешке было больше боли, чем язвительности. — А разве красота не бывает злой? Разве она не причиняет боль больнее любого проклятия?
Она провела пальцем по серебряной раме зеркала.
— Красивая вещь, правда? Он подарил мне его в день помолвки. Сказал, что моя красота достойна самой изысканной оправы.
— Он? — я невольно шагнула ближе.
— Мой жених. Тот, кто клялся в вечной любви, — её голос стал тише. — А потом пришла
Она замолчала, и в этой тишине я вдруг почувствовала отголоски её боли — такой старой и такой живой одновременно.
— И знаешь, он пытался, — её голос дрогнул. — Правда, пытался. Говорил, что любит меня, как и прежде. Что красота не имеет значения. А потом… — она отвернулась к окну. — Потом появилась она. Одна из вашего рода. Женщина невероятной красоты, перед которой не мог устоять ни один мужчина.
Её пальцы стиснули подол платья.
— Она была как солнце — такая же яркая и такая же беспощадная. Играла сердцами просто потому, что могла. Разбивала чужие жизни и шла дальше, даже не оглядываясь на тех, кого оставила позади. А мужчины… они теряли голову, забывали обо всем — о чести, о долге, о любви. О клятвах, данных другим.
Я слушала молча, не находя слов для того, чтобы возразить.
— Он тоже сошел с ума, — её пальцы судорожно теребили ткань. — Я видела, как он смотрел на неё. Как терял голову. А она… она просто играла. Как кошка с мышью. А когда наигралась — ушла к другому. Даже не заметила, что разбила ему сердце.
— И он… — я почувствовала, как холодеет внутри.
— Он не смог этого пережить, — её голос стал жестким. — А я… я готова была простить. Понять. Помочь забыть. Но он выбрал смерть. Из-за женщины, для которой был просто одной из многих побед.
Она снова взглянула на зеркало.
— Тогда я поняла — такая красота не должна существовать. Красота, которая разрушает настоящую любовь. Красота, которая превращает чувства в игру.
— И ты решила, что весь род должен страдать из-за одной женщины? — я покачала головой. — Это нечестно.
Она издала короткий смешок.
— Нечестно? А ты загляни в историю своей семьи. Много ли там женщин, которые использовали свою красоту не как оружие? Которые видели в мужчинах что-то большее, чем очередную победу?
Я открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле.
— Молчишь? — она снова отвернулась к окну. — Потому что тебе нечего возразить.
— Значит, для нас нет никакого шанса? — я сжала кулаки. — Только выйти замуж за урода, чтобы спастись? Но разве это не то же самое использование? Связать свою жизнь с человеком не по любви, а ради спасения?
— Что ты знаешь о любви? — она усмехнулась, но в её усмешке не было злости, только бесконечная усталость.
Я хотела ответить резко, язвительно — что уж точно больше, чем девушка, из-за несчастной любви проклявшая целый род. Но перед глазами вдруг встал образ Рейвена: как он хмурится, читая древние фолианты, как осторожно касается моих висков во время настройки щитов, как смотрит, когда думает, что я не вижу…
И впервые в жизни я не нашлась с ответом. Потому что действительно — что я знаю о любви? О той, что не требует красоты, не ждет наград, просто… просто есть.