Век Екатерины Великой
Шрифт:
– С ним сложнее, но и на него можно найти управу. Чоглоков, как вы сами понимаете, глуп. Постарайтесь втереться к нему в доверие, подарите что-нибудь, а наипаче всего найдите в нем что-то, чему можно будет потакать. Ну, я думаю, вы с вашим умом разберетесь, граф.
В дверь постучали, и вошел один из секретарей с бумагами. Канцлер велел ему немного обождать в приемной.
– Да, – вдруг понизив голос, сказал канцлер, склонившись к нему, – вы бы позаботились и о Великом князе.
Прозрачно-голубые глаза смотрели, проникая туда, куда Салтыков никого не допускал – в его мысли, из чего он понял, что хитрый лис Бестужев знает о том, что происходит в спальне Великой княгини.
– Чего
Бестужев и Салтыков понимающе переглянулись.
Канцлер поднялся, показывая, что разговор окончен. Салтыков встал следом, поклонился. Бестужев проводил его до двери, сказав напоследок:
– Очень скоро Великая княгиня увидит, что я не такой бука, каким меня рисовали в ее глазах.
Сергей Салтыков вернулся в полном восторге от канцлера Бестужева, лично давшего ему полезные советы. Все сие очень сблизило Салтыкова и Великую княгиню со всемогущим помощником императрицы. Однако им пришлось призадуматься: прежде им казалось, что они так ловко и незаметно для посторонних встречаются, что окромя них двоих ни одна живая душа не ведает об их связи.
Прошло всего лишь несколько дней, как вдруг Чоглокова отвела Великую княгиню в сторону и сказала:
– Послушайте, я должна поговорить с вами очень серьезно.
Екатерина, вестимо, вся обратилась в слух. Чоглокова в обыкновенной своей манере начала вещать о своей, сохранившейся несмотря ни на что, любви к мужу, о том, как она умно ведет семейную жизнь, как важно женщине иметь детей, и все в подобном духе. Завершила она свою длинную речь совершенно неожиданным утверждением:
– Вы знаете, бывают иногда положения высшего порядка, которые вынуждают нас делать исключения из правил.
Чоглокова выдержала многозначительную паузу. Екатерина сделала внимательное лицо.
– Вы увидите, как я люблю свое отечество и насколько я искренна, – вдруг с большим достоинством заявила Чоголокова.
С каждым ее последующим словом Великая княгиня все более изумлялась, не зная, что и думать – было ли сие коварной ловушкой, или она говорила искренне:
– Я уверена, вы кому-нибудь отдали бы предпочтение: предоставляю вам выбрать между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Ежели не ошибаюсь, то избранник ваш Нарышкин.
От неожиданности Екатерина невольно воскликнула:
– Нет, нет, отнюдь нет!
Поняв, что выдает себя, Екатерина Алексеевна порешила молчать. Опустив глаза, она, стараясь скрыть смущение, как ученица на уроке, внимательно слушала свою воспитательницу.
Та спокойно предположила:
– Ну, коли не он, так другой.
Великая княгиня не возразила более ни словом, и Чоглокова продолжила:
– Вы увидите, что я не буду вам помехой.
Чоглоковой было совершенно невдомек, что она весьма опоздала со своим предложением.
Екатерина и Сергей не могли поверить ничему, что давало им свободу в их близких отношениях.
– Скорее всего такие наставления ей дал канцлер Бестужев, – предположил граф Салтыков, – коего Чоглокова просто обожает и слушает каждое его слово.
– Возможно, она просто мстит Петру Федоровичу, у них непростые отношения.
– Что-то не поделили? – заинтересовался граф.
– Ах, не будем об том, Сережа, – попросила Екатерина. – Меня интересует, ужели канцлер поставил в известность императрицу?
– Не думаю. Хотя кто знает: раз вопрос стоит – быть наследнику или нет, то скорее всего он предложил,
– Поверить в оное неможно. Ей весьма важно, дабы ребенок был романовской, Петра Великого, крови.
Неожиданно императрица подарила Великому князю имение Люберцы, верстах в пятнадцати от Москвы. Но прежде, чем переехать туда, супруги должны были присутствовать на празднике: двадцать пятого апреля императрица праздновала десятилетнюю годовщину своего коронования в Москве. Она объявила, что церемониал будет в точности соблюден сообразно с тем, как был установлен в день самой коронации. Великая княгиня и Великий князь заинтересовались, как сие будет происходить.
Они получили приказание явиться к обедне в собор. Накануне императрица ночевала в Кремле. Екатерина и Петр выехали в девять часов утра из Летнего дворца в парадных экипажах и проехали всю Москву. Камер-лакеи шли пешком. Великий князь с женой вышли из экипажей у церкви. Чуть позже подъехала туда и императрица со своим кортежем, в малой короне на голове. Плечи ее укрывала тяжелая императорская мантия, кою, как всегда, несли камергеры. Государыня Елизавета Петровна встала в церкви на свое место, и во всем нынешнем действе, на взгляд Великокняжеской четы, не было ничего нового и необычного, чего не совершалось бы во все большие праздники. Так что юбилейный год восшествия государыни не произвел на них никакого особливого впечатления. Случившееся в те дни событие с Захаром Чернышевым озаботило Петра и Екатерину, как и весь Санкт-Петербург, гораздо сильнее. Оказалось, что Захар Чернышев и полковник Николай Леонтьев поссорились между собою из-за игры в карты у Романа Илларионовича Воронцова, что закончилось дракой на шпагах. Граф Захар Чернышев получил настолько тяжелую рану в голову, что его не могли вывезти из дома графа Воронцова, настолько он был плох. Чернышева вынуждено оставили в доме вице-канцлера. Оное известие весьма расстроило Великую княгиню, понеже она очень любила Захара. Леонтьева по приказу императрицы посадили под арест. Их поединок продолжительное время обсуждал весь город, понеже и у одного и другого дуэлянта имелось множество друзей и многочисленная родня. Леонтьев был зятем графини Румянцевой и весьма близким родственником Паниных и Куракиных. Граф Чернышев такожде имел родственников, друзей и покровителей. Сам Роман Воронцов, в доме коего случилась ссора, приходился отцом крестнице императрицы и Великого князя. К счастью, после долгих треволнений и опасений за жизнь Чернышева сильный организм оного пошел на поправку. Дело сумели замять – тем все и завершилось.
Екатерина сильно простудилась. Пролежала она с температурой около недели, а по выздоровлению с мужем отправилась не в Люберцы, а в Ораниенбаум, где снова целый день проводила на лошади и в мужском костюме. Чоглоков и его жена, доселе грубоватые в обращении, стали намного обходительнее – видимо, получив соответствующий указ от Бестужева. Окромя всего, Екатерина много времени проводила с четырехлетним сыном Чоглоковой, Наумом, и заслужила за то прямо-таки любовь матери малыша. Сергей Салтыков, убедив Николая Наумовича, что не стоит слушать глупости Великого князя о его, Салтыкова, недружелюбии к нему, стал близким поверенным и советчиком Чоглоковых. Сия дружба весьма заинтересовала придворных, понеже ни один человек, обладающий здравым умом, не стал бы просто так водиться с людьми, подобными Чоглоковым, тем паче – хитроумный граф Сергей Салтыков. Недолго пришлось присматриваться: уж слишком с завидным постоянством Екатерина встречалась со своим любимцем. Слух о сей связи дошел до ушей императрицы, находившейся тогда в Петергофе.