Век Екатерины Великой
Шрифт:
Подумав с минуту, он сказал:
– Пойду и захвачу всех моих товарищей – так как есть, с ног до головы в грязи, – сказал он. – Вместе отправимся к ее любимцу, Ивану Шувалову.
Действительно, Сергей пошел со всеми, кто ездил верхом с Великим князем, к Ивану Шувалову, жившему в покоях при дворе. Фаворит Елизаветы Петровны подробно и с интересом расспрашивал о прогулке.
Великая княгиня часто посылала узнать о состоянии Чоглокова. Доктора нашли, что на излечение надежды нет. Об оном сообщили императрице. По ее приказу, понеже она боялась покойников, Чоглокова перевезли в его собственный дом, дабы он не скончался, будучи при дворе. Великая княгиня
Николай Наумович значительно поменялся после многих лет рядом с Великой княгиней, сумевшей смягчить его, сделать менее упрямым и неуступчивым. Что касается жены, то она искренне полюбила Екатерину, и из черствого цербера стала другом надежным и преданным.
В день коронации и восшествия на престол Елизаветы Петровны, двадцать пятого апреля, Великая княгиня, Сергей Салтыков и Лев Нарышкин навестили супругов. Чоглокова тоже лежала в постели в последние дни болезни мужа. Он был в одной части своего дома, она – в другой. Сергей Салтыков и Лев Нарышкин находились в комнате жены в минуту смерти ее супруга. Окна комнаты были открыты, птица влетела в нее и села на карниз против постели Чоглоковой. Увидев птицу, она прошептала:
– Я убеждена, что муж мой сию минуту отдал Богу душу. Пошлите… узнать.
Все принялись отговаривать ее, но она настаивала на своем: посмотреть, как там ее муж. Послали слугу, который, вернувшись, сообщил, что Чоглоков действительно умер.
Чоглокова разразилась слезами и, всхлипывая, говорила:
– Боже мой, Боже мой, птица сия была душой моего мужа, он пришел попрощаться со мной!
– Мария Симоновна, – с жалостью пытался переубедить ее Левушка, – сие обыкновенная ласточка, забудьте о ней.
– Лева, не надобно мне говорить, я душой почувствовала, – настаивала она, – что он… так хотел со мной проститься. А я тут разлеглась! Господи, прости меня, грешную!
Чоглокова заливалась слезами, что-то лопотала о муже. Остановить ее никто не смог, и все потихоньку вышли, оставив ее на попечение слуг.
Токмо похороны Чоглокова окончились, как вдова его захотела побывать у Великой княгини – видимо, поделиться последними печальными событиями. Императрица, заметив ее на длинном Яузском мосту, послала ей навстречу сказать, что она увольняет ее с места гофмейстерины при невестке. Государыня сочла неуместным столь скорое появление овдовевшей гофмейстерины при дворе. Сие, конечно же, было лишь предлогом. Елизавета Петровна давно заприметила восторженное отношение Чоглоковой к Великой княгине.
Расправившись с Марией Симоновной, в тот же день государыня назначила Александра Ивановича Шувалова исполнять при Великом князе должность покойного Чоглокова. Всем известный Александр Шувалов, занимал должность начальника Тайной канцелярии, Государственного инквизиционного суда, и был грозою для всего двора, города и империи. Род занятий повлиял на мимику его лица, уродуя ее каждый раз, как его наполняла радость, гнев или страх, вызывая нервный тик на всей правой стороне лица, от глаза до подбородка, когда глаз застывал, не имея возможности моргнуть.
Прасковья Никитична ворчала:
– Диво дивное! Как выбрали человека со столь омерзительной гримасой, чтоб держать его постоянно лицом к лицу с барышней на сносях?
– А что такое? – в недоумении поинтересовалась фрейлина Шафирова.
Никитична продолжительно посмотрела на нее с укоризной. Шафирова поняла, что сказала что-то не то, и принялась оправдываться:
– Нет, я, вестимо, понимаю: не самое большое удовольствие лицезреть графа Шувалова с его оловянными глазами…
Никитична ее прервала:
– А ежели княгиня Екатерина Алексеевна разродится ребенком с таким тиком? Думаю, что императрица была бы
– Так разве оное возможно?
– Сие может случиться, когда постоянно наблюдаешь человека с подобной ужимкой перед собой. Тем паче, я же вижу, каковое отвращение внушает он Екатерине Алексеевне.
Присутствующая при разговоре Великая княгиня молчала, а к последним словам Никитичны прибавила с досадой:
– Не токмо его лицо, но и его личные свойства. Его родные и его служба, понятное дело, не могут мне увеличить удовольствия от его общества.
– Шкурин сообщил мне вчера, матушка, – обратилась к Екатерине Никитична, – что вместо Чоглоковой императрица сюда к вам хочет направить бывшую вашу гофмейстерину, графиню Румянцеву.
При сем известии Великая княгиня онемела на мгновенье. Побледнев, она смотрела на Никитичну в ужасе, словно бы перед ней выползла змея. Румянцева была заклятым врагом Сергею Салтыкову и недолюбливала такожде княжну Гагарину. Слезы градом покатились из глаз Екатерины, и она бросилась в свою постель. Зарывшись в подушки, она горько заплакала. Никитична кинулась за ней. Гладила по вздрагивающим плечам, но с Екатериной приключился настоящий припадок. С некоторыми интервалами она истошно выкрикивала одно и тоже, переходя на фальцет:
– Не хочу никакой Румянцевой! Оставьте все меня в покое! Лучше я умру!
Как раз в сей момент в покоях Великого князя находился его новый ментор, Александр Шувалов. Услышав плач и крики, он зашел на половину Великой княгини, которая начала выговаривать ему, всхлипывая:
– Ежели ко мне приставят графиню Румянцеву, то я сочту сие за несчастье для меня! Сия женщина прежде повредила моей матери, она очернила ее в глазах императрицы, и теперь она сделает то же самое и со мной. Ее боялись все мои фрейлины пуще всего на свете!
Оловянные глаза Шувалова округлились, правый дернулся, лицо перекосилось, и он открыл рот:
– Не переживайте так, Ваше Высочество, – молвил он, – я попрошу императрицу.
Поклонившись всхлипывающей и обиженной, словно ребенок, Великой княгине, он спешно удалился.
Проведя почти весь пятьдесят третий год в Москве и Подмосковье, в мае двор паки отправился в столицу. Тысячи телег и экипажей двинулись из Первопрестольной в Петербург. На сей раз ради здоровья невестки Елизавета Петровна изволила не спешить, приказав проезжать каждые сутки только от одной станции до другой. Между столицами было тридцать станций, и потому дорога должна была занять ровно месяц. С отъездом в столицу разговоры о Румянцевой смолкли, чему Екатерина не могла нарадоваться. С другой стороны, ее весьма обеспокоило, как бы Сергея Салтыкова и Льва Нарышкина не оставили в Москве. Но, к великой ее радости, их вновь соблаговолили записать в свиту Великого князя. Великий князь ехал со своей компанией и всю дорогу почти не заглядывал к супруге. Екатерина Алексеевна путешествовала в карете с женою графа Александра Шувалова – самой пресной дамой, кою токмо возможно себе вообразить, а такожде с Владиславовой и с акушеркой. Екатерине было до тошноты тоскливо в карете, и она то и дело ударялась в слезы. Фрейлины, княжна Гагарина и Владиславова, видя ее состояние, помогли устроить так, что Екатерина и Сергей могли обмениваться хотя бы парой слов каждодневно. Спустя месяц наконец окончился скучнейший переезд, и Великокняжеская чета въехала в Летний дворец. Великий князь возобновил там, прежде всего, свои концерты, благодаря чему Екатерина имела немного времени встречаться с предметом своей любви. Однако в состоянии она находилась не лучшем. Она понимала, что недолго будет длиться ее счастье с любимым, потому как все клонится к его удалению.