Век Екатерины Великой

Волгина София

– А я, напротив, думаю, что подданный должен отвечать на языке, на коем лучше может выразить свою мысль. Русский же я изучаю с лишком двадцать лет. Вот так…

И остроумный Строганов не нашелся с ответом.

Однажды, когда Орлов играл с императрицей в карты, Потемкин нагнулся над столом и стал заглядывать в карты графа. Тому не понравилось подобное поведение, и он собирался выставить Потемкина за дверь, но императрица разрешила ему остаться, сказав фавориту, что тот им не мешает. Разве оное не доказательство того, что императрица к нему благоволит? Потемкин, все больше влюбляясь в нее, по крупицам откладывал в своей памяти все подобные моменты.

Императрице

ничего не стоило остановить дерзновенного поручика, но она не делала оного. Для нее он был слишком молод, и она не воспринимала его всерьез – но при том и не скрывала, что он ей приятен. Потемкин видел ее симпатию к себе и делал все, дабы лишний раз увидеться с ней. Видимо, и ей хотелось видеть его чаще, понеже вскоре императрица назначила его камер-юнкером с оставлением в полку в чине поручика, чего обыкновенно не бывало среди офицерского состава. Он такожде получил возможность бывать по вечерам в ее покоях, где она собирала избранный круг друзей, около двадцати человек, – оное стало очередным знаком ее неравнодушия к нему. В кружке государыни часто пели, играли в вист или фараон, в шарады или загадки. Душой сего салонного кружка были балагуры и весельчаки Григории – Орлов и Потемкин. Новоиспеченный камер-юнкер постоянно острил, что всегда приветливо воспринимала Екатерина, окрыляя и придавая уверенность своему молодому поклоннику. Он бывал на ее приемах, и она видела, как он завороженно смотрел на нее, как ловил ее взгляды. Она не противилась его влюбленному настрою. Со стороны все его поведение выглядело безрассудным, и ей сие даже нравилось. Она полагала, что мужчины и призваны терять рассудок при виде нее. Окромя того, она желала, дабы красавец Орлов принял к сведению, что она нравится таким молодцам, каковых вокруг не так уж и много.

Потемкин открыто любовался императрицей, знал многие ее привычки и стиль одежды. Его императрица любила появляться в роскошных платьях с длинными рукавами и небольшим шлейфом, с лентой Андреевского ордена, красного цвета, с серебряной нитью и бриллиантами, али голубой с серебром лентой Святой Екатерины через плечо. Он знал, что она по утрам натирает лицо льдом, дабы сохранять свежесть кожи. Знал, что она прекрасная наездница. Знал, что государыня любит карневалы: переодетую в мужской костюм, ее сразу узнавали, понеже следом за ней всегда шла высокая дама с опущенной головой – вестимо, ее фаворит. Потемкин знал, что она любит Григория Орлова. Но последнее его не останавливало: он был уверен, что Орлов любит ее недостаточно.

* * *

Екатерина Алексеевна постановила себе работать не покладая рук, строго по часам. Придерживаясь строгого распорядка, она вставала в пять или шесть часов утра, читала и составляла свои сочинения. С восьми до одиннадцати часов принимала высокопоставленных чиновников и статс-секретарей, с коими два часа работала над бумагами. Дни и часы каждого должностного лица были постоянными. Олсуфьев ведал документами, они лежали на столе в строго определенном порядке. Определены были такожде часы работы, завтрака, обеда, ужина. После обеда Екатерина принималась за рукоделие и слушала чтение Ивана Бецкого. Окончив чтение, переходила в Эрмитаж, где точила из кости, дерева, янтаря, гравировала, играла в бильярд. При входе в недавно отстроенном новом здании Эрмитажа красовалась надпись: «Хозяйка здешних мест не терпит принуждения» – императрица приглашала всех вести себя просто и естественно, как ежели бы находились у себя дома среди родных. Здесь работали машины, поднимающие заказанные блюда на второй этаж – дабы между друзьями императрицы не ходила прислуга, при коей не всегда

можно было свободно разговаривать. Между десятью и одиннадцатью вечера день императрицы заканчивался, и она отходила ко сну.

Очень скоро придворные сановники и чиновники поняли, что императрица вспыльчива, но умеет владеть собой, в пылу гнева вопросы не решает. Являла собой необычайную деликатность и вежливость с прислугой, говорила с ними на «вы» и не приказывала, но просила. Хвалила вслух, а бранила потихоньку. Ела очень умеренно. Любимым блюдом ее была отварная говядина с солеными огурцами.

Императрица не пила спиртного: в ее бокале всегда был сок черной смородины.

В покоях Екатерины появился новый камердинер – Игнатьев Захар. Екатерина выбрала его из-за имени – как у ее любимца, Захара Чернышева.

Вернувшись в свой кабинет за книгой, она случайно услышала голоса. Оказалось, что камергер (получивший чин в первый же год ее царствования) Василий Шкурин, в новом камзоле, подчеркивающим его стать, и скромная камер-фрау Екатерина Шаргородская знакомили новичка с привычками их государыни и порядками в ее покоях. Дверь осталась приоткрытой, и Екатерина видела всех троих. Ей было интересно послушать Василия Григорьевича со стороны: она его очень любила и почитала, он давно стал частью ее семьи и, несмотря на то, что старше был ненамного, случалось, и наставлял ее, как отец.

– Самая главная черта нашей государыни, – говорил камергер Шкурин, строго поглядывая на камердинера, – их необыкновенное рвение к труду. Как сами государыня Екатерина Алексеевна мне говорили, оне имеет привычку начинать с самого трудного и тягостного, с самых сухих предметов, а когда с оным кончено, то остальное для них кажется легким и приятным.

– Сие оне называют – приберечь себе удовольствие, – добавила с ободряющей улыбкой Шаргородская.

– Встают Ея Величество в шесть утра, читают, пишут до восьми, потом приходят с делами сановники поочередно, один за другим, до одиннадцати часов.

Шкурин и Шаргородская переглянулись, Екатерина Ивановна паки приняла эстафету.

– Потом Екатерина Алексеевна одеваются для выхода в приемную, где их ожидает множество людей. Разговаривают оне с ними обыкновенно три четверти часа. По воскресеньям и праздникам идут к обедне.

Камергер и камер-фрау вновь переглянулись. Шкурин кивнул и продолжил:

– Затем государыня садятся за стол откушать. Появляется чтец, президент Академии художеств, Иван Бецкой. Он читает им, а оне занимаются рукоделием.

– Рукоделием? – робко переспросил Игнатьев.

– Да, оне любят вышивание, вязание и шитье по канве, – ответила не без гордости Екатерина Ивановна.

– Чтение сие, – степенно продолжил Шкурин, – ежели его не прерывают пакеты с письмами и другие помехи, длится до пяти часов с половиною.

– Тогда государыня едут в театр, играют в какую-либо игру или разговаривают до ужина.

– Ужин заканчивается, и Ея Величество ложатся спать, – завершил Шкурин.

– У них имеется любимая фрейлина, Анна Протасова. Бывает, оне называют ее Королевой.

– Королевой? – паки робко удивился Захар Игнатьев.

– Протасова очень черна, и государыня изволили прозвать ее Королевой Таити. Там живут черные люди, – пояснил Шкурин.

– Есть у них еще одна всеми почитаемая близкая подруга и наперсница – Мария Саввишна Перекусихина, а такожде в подругах у них Прасковья Алексанровна Брюс. Ее императрица называет то Брюсша, то Параша.

Все время посвящения в камердинеры Захар Игнатьев слушал с превеликим прилежанием, явно стараясь ничего не выпустить из виду. Стоя у двери, императрица улыбалась: