Великая судьба
Шрифт:
Войско Максаржава двинулось на запад — конные цирики ехали рядами, каждый в своем десятке, обозные повозки шли тоже в строго установленном порядке. После отъезда Того близкие друзья старались окружить заботой командующего, это были Дорждэрэм, которого все звали просто Дэрмэном, Дава-самбу, Ядамсурэн, Дамдинсурэн, писарь Далха, Далай и Дагва.
Дагва красовался в коричневом шелковом дэли и на насмешки товарищей отвечал:
— Это вещь трофейная! Правда, я в этом дэли — настоящий князь? Получить бы мне еще титул гуна, и
Мимо проезжал на своем вороном коне Максаржав. Поравнявшись с Дагвой, он натянул поводья и громко крикнул:
— Стой!
Кони в переднем ряду испуганно прянули в сторону, но тут же стали.
— Дагва, а ну давай сюда! Что это на тебе такое? Дэли Ванданова? Что ты тут вытворяешь? — И Максаржав, выхватив саблю из ножен, замахнулся на Дагву, а тот, уклоняясь от удара, сполз с коня и бросился бежать. Цирики на минуту замерли от ужаса, а потом грянул хохот. Один из командиров выехал вперед.
— Жанжин! Простите Дагву, не гневайтесь на него. Он пошутил. Мы все за него просим...
Придержав коня, Максаржав приказал:
— Снять с него сапоги, пусть бежит босиком в обозе вслед за повозкой.
Дагва бежал босиком, обливаясь потом, почти целый уртон, а когда вконец обессилел, забрался на повозку.
— Что это приключилось с Дагвой? — спросил цирик, приехавший из табуна. — Он ведь земляк Хатан-Батора и близкий ему человек.
— Да он напялил дэли Ванданова, стал дурачиться и плести всякий вздор. А Хатан-Батор, увидев это, разгневался, велел Дагве скинуть сапоги и идти за подводой босиком. А в дэли Ванданова велено набрать аргала и сжечь его.
Все лето 1921 года цирики Хатан-Батора сражались с белогвардейцами в Кобдо, Улясутае и Улангоме и, разбив отряды белых, снова вернулись в Кобдо. Но не успели изгнать белогвардейцев, как тут же подняли голову китайцы.
Однажды цирик, сопровождавший обоз, доложил Хатан-Батору:
— Управляющий торговой фирмы приглашает вас пожаловать к нему.
— Слышал я об этом...
— Говорят, они угощают водкой, подают обед из китайских блюд и подносят гостям дорогие подарки.
— Так ты собрался идти туда, что ли? — спросил, насмешливо глядя на цирика, Максаржав. Тот молчал, опустив голову и сложив ладони перед грудью. — Позови-ка командира своего полка. Идите с ним вдвоем, а про меня скажите: мол, командующему неможется, он не придет...
— А подносить ли им хадак?
— Что? Что ты сказал? Какой еще хадак? А ну, есть там кто-нибудь? Позови!
Солдат выбежал из юрты и окликнул первого попавшегося ему на глаза человека, как оказалось, адъютанта командующего.
— Всыпь этому парню семь палок, — приказал Максаржав своему адъютанту. Однако никто не знал, где лежат орудия наказания —
— Хатан-Батор за пустяки людей не наказывает, что ты такое натворил?
— Да ничего особенного, только спросил, нужно ли подносить китайцу, который позвал его в гости, хадак.
— А еще что?
— Сказал, что, мол, у китайцев принято дарить гостям подарки и что там подают вкусные блюда.
— Вот дурак!
— Кто?
— Да ты, конечно, кто же еще. А ну, спускай штаны.
— Послушай, бей прямо в штанах, а?
— Замолчи, болван! Решил, видите ли, китайцам хадак поднести!..
— Да что ты привязался! Китаец, по-твоему, не человек, что ли? — продолжал упорствовать цирик, ложась на живот.
— Неужели ты когда-нибудь подносил хадак гаминам? — спросил адъютант и ударил провинившегося палкой.
— Ой-ой, полегче! Управляющий фирмой — не гамин. Послушай, пореже бей!
— А разве ты не знаешь, что этот управляющий — гаминовский командир?
— Неужели? Ну, тогда лупи. Только все-таки полегче. Ой-ой! Ну хватит, уже десять ударов. Все! — сказал он, поднимаясь. — Пойду, пожалуй, угощусь теперь пряниками управляющего.
— Тебя действительно стоит угостить «пряником»! — сказал адъютант, хватая палку. — Убирайся, пока я тебя снова не отколошматил.
Однажды командующему доложили, что у дверей городской управы сидит какой-то старик и говорит, что не уйдет, пока его не примет Хатан-Батор-ван. Максаржав велел спросить старика, какое у него дело, и тот объяснил, что хотел бы отдать в цирики своего сына.
— Запишите имя парня и отправьте его в казарму, — сказал Хатан-Батор. Однако когда явился парень и назвал свое имя, Максаржав приказал снова позвать старика.
Высокий костлявый старик вошел и, не поздоровавшись, встал на колени, низко опустив голову.
— Да, это я, Хатан-Батор. Покарайте меня! Я нанес вред вашему справедливому делу, оказывал помощь сторонникам маньчжурского амбаня. Но с того дня у меня пропал сон и кусок не лезет в горло. Снимите с меня грех. Я привез отнятые у вас деньги, привез сына в вашу армию. Пусть он служит вам преданно, как пес.
— Вам следовало бы раньше осознать свою ошибку. Теперь же довольно и того, что вы признали свою вину. Денег я ваших не возьму, сына в цирики не приму и наказывать вас не стану. Считайте, что вас простили, и возвращайтесь домой, — сказал Максаржав.
Старик поднял голову.
— Ну, хоть ударьте меря! И почему вы не хотите взять моего сына в цирики?
— Если ваш сын погибнет на войне, то вы опять будете жаловаться. Почему ваш сын до сих пор не в армии? Если бы вы хотели, чтобы ваш сын послужил справедливому делу, давно бы отправили его к нам, — сказал Хатан-Батор.