Великий диктатор. Книга третья
Шрифт:
— По представлению его императорского величества и решению баллотировочной комиссии, в номинации — изящная словесность в прозе, Матвей Матвеевич Хухта за произведения для детей и отрочества награждается полной Пушкинской премией в размере тысяча рублей и золотой нашейной медалью. Матвей Матвеевич, прошу вас выйти ко мне.
Хоть мы и
— Поздравляю вас, Матвей Матвеевич, — и чуть слышно произнёс. — Наклоните немного голову.
После чего, взял со специальной бархатной подушки у подошедшего к нам лакея блеснувшую золотом медаль на голубой ленте и надел её на меня.
— Ещё раз поздравляю. Вот ваш наградной лист, отзыв и премия, — поочередно вручил он мне три конверта. — Но это ещё не всё. По старой и доброй традиции получившие полную премию должны сказать ответную речь или прочесть подобающий месту и событию собственно-сочиненный стих.
— Спасибо, ваше высочество, — поклонился я князю. — Я выберу стихотворение. Сегодня, прямо перед этой церемонией, мне предложили переводчика, засомневавшись в моём знании русского языка. У меня, есть один стих на эту тему. Позвольте прочесть его.
Великий князь после моих слов нахмурился, сидевший почти напротив нас Александр Николаевич Веселовский побледнел, а остальной зал притих.
— Это будет интересно, — как-то не очень уверенно кивнул мне Константин Константинович. — Извольте.
— «Сашина каша»! — объявил я и в очередной раз мысленно повинился перед Сергеем Михалковым, и приступил к чтению стихотворения, которое первый раз наизусть выучил ещё в старшей группе детского садика моего первого мира.
Живет на свете Саша.
Во рту у Саши каша —
Не рисовая каша,
Не гречневая каша,
Не манка,
Не овсянка
На сладком молоке.
С утра во рту у Саши
Слова простые наши —
Слова простые наши
На русском языке.
Но то, что можно внятно
Сказать для всех понятно,
Красиво,
Чисто,
Ясно, —
Как люди говорят, —
Наш Саша так корежит,
Что сам понять не может:
Произнесет словечко —
И сам тому не рад!
Он скажет:
«До свидания!»
А слышится:
«До здания!»
Он спросит:
«Где галоши?»
А слышно:
«Это лошадь?»
Когда он вслух читает,
Поймешь едва-едва:
И буквы он глотает,
И целые слова.
Он так спешит с налета
Прочесть,
спросить,
сказать,
Как будто тонет кто-то,
А он бежит спасать…
Он может, но не хочет
За речью последить.
Нам нужен переводчик
Его переводить.
Едва стоило мне закончить декламировать этот стих, как зал взорвался рукоплесканиями. А великий князь, искренне улыбнувшись, потрепал меня по плечу и, протянув руку для пожатия,
— Великолепные стихи. Благодарю вас, Матвей Матвеевич.
После чего, развернувшись, почему-то покинул церемонию, выйдя в боковую дверь, а я вернулся на место, по пути отвечая на рукопожатия и благодаря за добрые слова о прочитанном мною стихотворении.
— Ну ты и даешь. Сегодня же отобью этот стих телеграммой в редакцию, — зашептал мне Ээро Эркко, стоило мне приземлиться на свой стул. — Или на финский сначала переведёшь?
— Не, дядь Ээро. Давайте на русском.
Это был ещё один сложный стих, который ну никак не хотел у меня переводиться. Вернее, он переводился, но в нём менялся смысл. Совсем как со стихотворением «Чистописание». С переводом которого я промучился целый год. Как будто Сергей Михалков заложил в свои стихи какие-то антипереводческие чары.
Тем временем, пока я предавался размышлениям и рассматривал золотую медаль с профилем великого литератора, награждения продолжились.
Правда, теперь, в отсутствие великого князя, награждал номинантов Анатолий Фёдорович Кони. Половинная премия по пятьсот рублей и золотые медали достались Бунину и Куприну. К моему удивлению, Иван Алексеевич и Александр Иванович не стали произносить никакой ответной речи и никто на этом не настаивал. Или великий князь так надо мной пошутил, или подобная привилегия позволялась лишь полным номинантам.
— А почему Бунина и Куприна награждает Кони, а не Константин Константинович? — спросил я тихо у своего ректора, как у более подкованного в столичных делах.
— В этом году великий князь написал очень жёсткий отзыв о сборнике стихов и рассказов господина Бунина и вычеркнул того из списков награждаемых, — так же тихо пояснил мне дядя Карл.
— А как же? — я недоуменно показал глазами в сторону подиума, где Бунин и Куприн раскланивались с залом.
— Баллотировка номинантов осуществляется голосованием. Естественно, Константин Константинович был в меньшинстве. И по решению Кони Бунина вернули в список. Вот он и злится теперь так.
— А как меня выбрали?
— Тебя, внёс в список сам император, — подмигнул мне ректор. — Против его императорского величества даже такая неоднозначная фигура, как Анатолий Фёдорович Кони, ничего не может поделать. Давай потом об этом поговорим. Здесь слишком много посторонних ушей.
Вот уж действительно — неоднозначная фигура, размышлял я о личности Анатолия Кони, продолжая наблюдать за тем, как тот награждает следующих в списке. Мне вспомнилось, что именно этот человек был судьёй на процессе Веры Засулич, стрелявшей в петербургского градоначальника Фёдора Трепова, и вынесший террористке оправдательный приговор по заключению присяжных. А сейчас он — сенатор, академик и обер-прокурор уголовного кассационного департамента. Сразу видно как прогнила власть в империи.