Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2

Шульман Нелли

Дверь стукнула. Робеспьер недовольно обернулся: «Что там такое?».

Он принял поданную записку, и, подойдя к факелу, прочитал ее:

— Сейчас увидитесь с месье Фурье, мадам, — он издевательски поднял бровь, — Фурье. Его светлость задержали на западной заставе. Он пытался вывезти Луи Капета, выдавая его за вашу дочь, которую я тоже, — Робеспьер взял ее железными пальцами за затылок, — найду. Думаю, если я позову сюда человек десять охранников, и дам им с вами поразвлечься — ваш муж быстро заговорит.

Марта почувствовала между ног что-то влажное,

горячее, боль усилилась. Робеспьер, брезгливо поморщившись, увидев кровь на ее юбке, рассмеялся: «Им будет все равно, я вас уверяю. Отвяжите-ка ее, — велел он солдатам.

Марта с трудом поднялась, цепляясь за стол левой рукой, — правая кисть, распухшая, вся будто горела. Он ударил ее в лицо — так, что женщина отлетела к стене. Робеспьер подошел к ней: «Я хочу, чтобы вы предстали перед мужем в лучшем виде, ваша светлость».

— Господи, — успела подумать Марта, — граф Прованский…, Это все была ложь, ложь, никто и думал помогать нам, спасти Луи-Шарля. Бедный мальчик, он никому не нужен. Зачем? Зачем они мучают ребенка…, И Джон…, пусть не страдает.

Она согнулась от резкого удара в живот. Хватая ртом воздух, прикрываясь руками, женщина свернулась в клубочек на стылом полу камеры. «Дайте мне железный прут, — приказал Робеспьер. Марта, закрыв глаза, погрузилась в темноту.

На чистой, выскобленной кухне вкусно пахло свежим хлебом и сыром. Мишель, облизываясь, протянул кружку: «А можно еще, мадам Верней?».

Тео, что резала лук-порей, покраснела и строго сказала: «Мишель!»

— Пусть пьет, — отмахнулась фермерша, наливая мальчику козьего молока. «Слава Богу, лето хорошее стояло, сена вдоволь запасли. Будет, чем коров кормить, как их с гор пригоним». Она помешала растопленный сыр в горшке, что висел над очагом: «Это для нас. Мужчинам рагу отнесем, как готово будет».

Тео высыпала лук в соседний горшок и выглянула в окно — месье Верней и Теодор возились на крыше коровника.

— Золотые руки у мужа твоего, — одобрительно сказала мадам Верней. Понизив голос, подтолкнув Тео в бок, она усмехнулась: «Только что это ты его в сарае ночевать заставляешь, а? Не дело, дорогая моя. Я вам комнату дала, с кроватью большой, спите на здоровье. Хоть передохнете, пока еще до Женевы доберетесь».

Тео еще сильнее зарделась: «Мишель, ты, как доешь, сходи во двор. Может, отцу помощь нужна».

— Угу, — пробормотал мальчик, макая хлеб в растопленный сыр.

— Идут и идут, — подумала мадам Верней, исподтишка рассматривая Тео.

— Как смута во Франции началась, так отбоя от беженцев нет. Эти-то, сразу видно, хороших кровей, хоть и в платье простом. Женщина работящая, хорошая женщина, аккуратная. И мальчишка у них славный. Господи, — она невольно перекрестилась, — мы ведь тоже французы. Ну что с того, что у них король, а у нас — союз кантонов, мы ведь тоже католики. Просто по разные стороны гор живем. Был король, — поправила себя мадам Верней. «Только бы до нас война не докатилась».

— Вот, — сказала она Тео, нарезав колбаски, — сейчас картошка с луком сварятся, мы их мясом

заправим, и мужчины наши пообедают. А мы с тобой пойдем, сыр месить будем.

Мишель пробормотал молитву. Убрав свою тарелку, подпрыгивая, мальчик выбежал во двор фермы. Здесь была собака — большая, добрая, лохматая, были куры и козы, в небе сияли большие, крупные звезды. Вечером отец сидел с ним на крыльце, и, покуривая трубку, рассказывал о созвездиях. А потом Мишель зевал, привалившись к его боку, и оказывался в постели. Теплая рука мамы Тео крестила его, немножко пахло розами, и он успокоено засыпал.

— Папа! — крикнул Мишель, подняв голову, глядя на крышу коровника. «Я помочь хочу!».

— Поднимайся, — рассмеялся Федор. Мальчик ловко взобрался по деревянной лестнице. «Будешь нам черепицу подавать, — Федор потрепал его по голове и, на мгновение, закрыл глаза.

– Никогда их больше не увижу, — подумал он. «Мадемуазель Бенджаман, Мишеля, — никогда. Довезу до Вены, устроиться помогу и вернусь домой. Что я себе вру-то? — разозлился, Федор. «Мой дом там, где они. Только вот без России я не могу, — он взглянул на солнце, что садилось за вершины гор, и услышал смешливый голос месье Вернея: «У меня там во фляге кое-что припасено. Я знаю, вы нашу водку уже пили».

— Хорошая она у вас, — добродушно согласился Федор и вспомнил свой шепот: «Тео, Тео, любовь моя, я не верю, не верю…»

— Приеду в Санкт-Петербург, — тоскливо решил Федор, — пойду в тот трактир, у Спаса-на-Сенной, и напьюсь. Дня три буду пить, не меньше. Потом явлюсь в Горное ведомство, то-то они удивятся. Посадят в крепость, так посадят, Степана им не достать уже. А Степан не пишет. Думал я, он с Горовицами письмо передаст, как они приезжали. Дети написали, и Ханеле, и Моше, а Степа — нет. Брат, — Федор хмыкнул и сказал месье Вернею: «Теперь вам никакой снег не страшен. Завтра маслобойку доделаю, и дальше отправимся».

Фермер только потрепал его по плечу: «Нужна работа будет — возвращайся, понял?».

— Спасибо, — улыбнулся Федор и погладил Мишеля по голове, сказал: «Давай собирать инструменты, мыть руки, а потом прогуляемся перед ужином, поищем цветы для мамы».

Тео вышла на крыльцо дома, запахнувшись в простую, шерстяную шаль. Женщина сразу увидела его рыжую, блестящую в лучах заката, голову. Он шел, держа за руку Мишеля, впереди бежала собака Вернеев. Мальчик крикнул: «Мама Тео, смотри, что мы нашли!».

Невиданный, белый, пушистый цветок лег на смуглую ладонь. Федор усмехнулся: «Они вообще летом цветут, мадемуазель Бенджаман, но сейчас хорошая осень, теплая. Называется — эдельвейс».

Мишель восхищенно подергал ее за руку: «Папа по таким камням лазил, мама Тео, чтобы его сорвать, я даже глаза закрыл от страха».

— Месье Корнель, — она покраснела.

— У меня веревка была, — пробурчал Федор и подтолкнул Мишеля к двери: «Беги руки мыть, сказочник». Мальчик вскинул лукавые, голубые глаза: «Вы друг друга должны по имени называть, раз вы мои родители. А то неправильно получается, — он рассмеялся: «А что на ужин?»