Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2
Шрифт:
— Мне нельзя, мадемуазель Бенджаман, — тихо сказала женщина, так и держа в руках жемчуга. «Нельзя в Европу».
— Это еще почему? — рассеянно поинтересовалась Тео, начиная писать. «Из-за вашего антрепренера, графа Николя? Да он милейшее создание, дорогая моя, он вас отпустит. В конце концов, я ему объясню, что для вашей карьеры необходимо выйти на европейскую сцену. И называйте меня Тео, мы с вами люди одной профессии».
Она посмотрела в большие, грустные глаза Прасковьи и улыбнулась: «Милочка, поверьте мне, я почти два десятка лет на сцене, хоть и государственной.
— Полина Перль. С таким именем только субреток играть, а вы трагическая героиня. Полина, — она поиграла пером и усмехнулась: «Полина Марго. Мадемуазель Марго. «Маргарита» — на латыни «жемчужина», — объяснила она.
— Мадемуазель Бенджаман, вы не понимаете…, - отчаянно сказала женщина.
— Очень я все хорошо понимаю, — отозвалась Тео. «Спите вы на здоровье с графом Николя, пожалуйста. Речь идет о карьере, дорогая моя, о заработках. Если он вас любит, он, в конце концов, поедет с вами в Европу. Многие актрисы выходят замуж за антрепренеров, так даже удобнее, — Тео поставила свою подпись в конце письма. Подняв глаза, она ахнула: «Мадемуазель Полина, да что вы? Простите, если я вас обидела…»
— Вы и правда не понимаете? — Жемчугова медленно вынимала шпильки из высокой, причудливой прически.
Тео наклонилась над ней. Взяв гребень, ласково расчесывая ее волосы, Тео помотала головой: «Нет».
— Я крепостная, — актриса закусила губу. Тео спросила: «Что это?»
— Откуда вам знать? — горько пробормотала Жемчугова. Актриса, отбросив ее руку, выпрямилась.
— Рабыня! — гневно крикнула она. «Я рабыня, мадемуазель Бенджаман, и мы все — от последней малышки в кордебалете, до художников и музыкантов в оркестре — рабы. Как раз того самого графа Николя, — она горько улыбнулась. «А что я с ним сплю, как вы изволили выразиться, так он на мне никогда не женится. Не бывало еще такого, чтобы дворянин на крепостной женился».
— Рабыня…, - тихо повторила Тео и протянула руки: «Девочка моя, бедная…, Иди сюда, иди, не надо, не надо, не плачь так. Прости меня, я совсем, совсем ничего не знала…».
Она нежно покачала Жемчугову и шепнула ей на ухо: «Расскажу тебе кое-что, но это тайна. Смотри, не проговорись».
Прасковья зачарованно слушала «Я думала, так только в сказках бывает, мадемуазель Бенджаман. Вы тоже рабыней родились».
— А теперь, как видишь, — Тео приподняла ее за подбородок, — свободный человек. А ты у нас будешь графиней Шереметевой, обещаю.
— Да не бывало такого…, - начала Жемчугова. Тео поморщилась: «Не бывало, не бывало…, По воздуху тоже раньше не летали, а теперь летают. Вымой лицо, и будем дуэт Орфея с Эвридикой репетировать. Сначала по слуху, а завтра я тебе ноты пришлю»
Жемчугова всхлипнула и кивнула: «Мадемуазель Бенджаман, а вы в Россию надолго приехали?».
— На всю жизнь, — усмехнулась Тео. Высунув голову в коридор, она крикнула: «Нам нужно фортепьяно!»
Федор открыл дверь
Он заглянул на кухню. Увидев Тео, в холщовом фартуке, что переворачивала блины на медной сковороде, Федор поцеловал ее в щеку: «Сразу после Масленицы уезжаю, в Екатеринбург, а потом — на заводы. Будем там новые печи ставить. Послушай, — он искоса посмотрел на ее нахмуренные брови, — может быть, слуг взять…, В помощь тебе».
— Зачем же? — ядовито отозвалась Тео, снимая блины, швырнув на них кусок масла. «Можно ведь купить, Теодор. Дешевле выйдет, — она уперла руки в бока и гневно спросила: «Почему ты мне не сказал, что в России есть рабы?»
— Я хотел, милая, — Федор почувствовал, что краснеет. «Просто возможности не представилось…, Откуда ты…»
— Крепостные, — это слово Тео сказала по-русски, — графа Шереметева обучены языкам. Мадемуазель Жемчугова, звезда его театра, говорила со мной, Теодор. Да и потом, — Тео вздохнула, — я бы рано или поздно все узнала, милый мой.
Она сняла фартук и обняла его: «Теодор, ты мне должен обещать…, У нашей семьи никогда, никогда не будет рабов. Иначе я просто не смогу с тобой жить».
— Не будет, — он поцеловал ее нежные, чуть измазанные маслом губы. «Ни у нас, ни у наших детей… — он осекся. Тео лукаво заметила: «Может, и случится такое, Теодор, мы же еще не старые люди. Ни у наших детей, ни у внуков, ни у правнуков».
— Очень надеюсь, что ко времени, когда наши дети вырастут, — проворчал он, — Россия уже изменится, и вообще ни у кого не будет рабов. Обещаю, — повторил он. Тео, помолчала: «Я буду петь дуэтом, с мадемуазель Жемчуговой. «Орфея» Глюка».
— Так не принято, — растерянно заметил Федор. «Они же крепостные, двор тебя не поймет…»
— Наплевать, — сочно заметила Тео. «Скажи спасибо, что я с ними на сцену не выхожу. У них просто все роли заняты. А вообще, — она стала доставать тарелки из шкафа, — мне все равно, поймут меня, или нет. Я просто делаю то, что мне велит честь. И мое искусство, — Тео выпрямилась. Федор, забрав у нее посуду, наклонив голову, поцеловал смуглую, испачканную в муке руку.
Трещали, шипели свечи, стихли аплодисменты. Тео, оставшись одна на сцене Эрмитажного театра, положила руку на фортепьяно:
— Я бы хотела завершить этот концерт арией Орфея. Той, где он скорбит о потерянной Эвридике, и пожелать, господа, — она посмотрела куда-то в темноту, и ласково улыбнулась, — пожелать, чтобы мы были избавлены от горя и несчастий, скорби и страданий. Che far`o senza Euridice. Божественная музыка месье Глюка.
Она поклонилась, качнув изящной головой, с распущенными по плечам, темными волосами, перевитыми коралловыми нитями.
— Этот голос, — подумал Федор. «Это ведь она мне улыбалась, я знаю. Господи, дай ты мне счастье о ней заботиться, любить ее, поклоняться ей — сколь мы живы».