Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2
Шрифт:
Офицер просмотрел документы: «Кто-нибудь есть еще в комнатах, месье Вулф?»
— Моя жена, — Дэниел усмехнулся и поднял бровь, — однако она еще спит. Мы поздно легли. Вот наше свидетельство о браке, — он протянул бумагу гвардейцу.
— Так вы молодожен, месье, — тот рассмеялся.
— Кто там, милый? — раздался из спальни томный голос.
— Не волнуйся, Софи, — отозвался Дэниел, — просто проверка, из префектуры.
— Мы должны осмотреть комнаты, — кашлянул офицер, — сами понимаете, месье, так положено…, Мы не побеспокоим мадам, —
Красивая девушка в кружевном чепце лежала, облокотившись на шелковые подушки. Офицер подумал: «Хороша. Только она бледная очень, но ей идет. И что это месье Фуше просил проверить квартиру — вроде ничего подозрительного тут нет».
— Письмо банкира у меня в шкатулке, — вспомнил Дэниел, прислонившись к ореховому столику в передней, — а шкатулка в тайнике. За книгами, в библиотеке. Туда они не полезут. Это Фуше устроил, сомнений нет. Пусть думает, что Робеспьера хотят убрать американцы — вряд ли он будет нам посылать ноту протеста по этому поводу, в его положении, — Дэниел скрыл улыбку.
— Все в порядке, — поклонился офицер, — простите, что побеспокоили.
— Я понимаю, — развел руками Дэниел, — время такое. Хорошего вам дня.
Заперев дверь, он подошел к окну, что выходило во двор. Дэниел увидел неприметного мужчину, в темном сюртуке, что разговаривал с гвардейцем.
— Все понятно, — усмехнулся Дэниел. «Надо сегодня сходить к тому человеку, связному Джона, оставить письмо. Жаль, что он сюда только зимой приехал — ничего не знает о герцоге и Марте. Они погибли, скорее всего, а Элиза умерла где-то, ребенок же».
Он вернулся в спальню. Констанца, поднимаясь, выдохнула: «Они ушли?»
— Это просто проверка, — заметил Дэниел, исподтишка любуясь ее высокой, обтянутой шелком, грудью, — но тебе не стоит сегодня ходить на площадь Революции, Констанца. Останься здесь. Послезавтра мы уезжаем в Кале. Не надо рисковать, там все будет кишеть солдатами, соглядатаями, — он поморщился.
Она замерла: «Дэниел, я обещала…Мари-Анн будет меня ждать, и он…, он, — Констанца покачнулась: «Антуан. Ему нужно меня видеть, как ты не понимаешь…, - девушка закусила губу.
— Еще и за ней слежку могут пустить, — зло подумал Дэниел. «Увидят, с кем она разговаривает…, Откуда американке знать жену Лавуазье? Фуше не дурак, размотает ниточку. Вспомнят и о месье Констане, и об убийстве Марата…, Нельзя ее туда пускать».
— Констанца, — он опустился в кресло и указал на ее живот, — ты пойми, я беспокоюсь за тебя. За ребенка. Неужели ты хочешь подвергнуть опасности дитя, меня, мадам Лавуазье? Ты уже один раз, — он помолчал, — оставила невинного человека на произвол судьбы, а сама бежала. Это ведь ты подговорила мадемуазель Корде убить Марата, — Дэниел склонил голову набок:
— Ей отрубили голову, а ты жива и здорова. Как ты можешь ставить под угрозу жизнь женщины, которая спасла тебя? Учитывая, — добавил Дэниел, — что ты и так украла у нее мужа, Констанца.
Темные
— Не смогла, или не хотела? — поинтересовался Дэниел и поднял руку: «Все, хватит споров, хватит ворошить прошлое. Ты не пойдешь смотреть на казнь, я тебе запрещаю».
— Что? — угрожающе поинтересовалась Констанца: «Ты не имеешь никакого права мне что-то запрещать, ты мне никто!».
— Я твой муж, — устало заметил Дэниел. «Я буду воспитывать твоего ребенка. И хватит об этом, — он нарочито потер виски.
Констанца пробормотала что-то, дверь грохнула. Он услышал звук ключа в замке ее спальни.
— Просто запру ее снаружи и все, — сказал себе Дэниел. «Тут второй этаж. Не будет же она на мостовую спрыгивать». Он посмотрел на часы: «Хорошо утро началось, ничего не скажешь. Завтрак самому придется готовить. От Констанцы, кроме кофе, ничего не дождешься».
Он потянулся и прошел в умывальную.
Констанца лежала на кровати, следя за стрелкой на бронзовых, с фигурами муз, часах, что стояли на камине. Когда она подошла к десяти, девушка вздохнула. Открыв сундук, выбрав простое, из светлой шерсти платье, Констанца стала одеваться. В квартире, — она прислушалась, — было тихо. На кухне стояла тарелка с хлебом и сыром, под нее была подсунута записка: «Поешь, пожалуйста, я поздно вернусь».
— Какой заботливый, — ехидно сказала Констанца, поставив кофейник на треногу в очаге. «Как только дитя подрастет, я от него уйду. Он обещал меня отпустить, он сдержит свое слово». Позавтракав, она надела свою самую простую шляпку и подошла к дверям.
— Что за черт, — в сердцах сказала Констанца, пытаясь их открыть. «Ключи, должны быть ключи…, - она оглянулась, ища их глазами, и замерла: «Мерзавец, что за мерзавец…., Нет, ты меня так просто не остановишь, — Констанца решительным шагом прошла в свою спальню. Сдернув с кровати простыню, девушка стала рвать ее на полосы.
Она вышла на балкон. Подождав, пока какие-то прохожие завернут за угол, привязав самодельный канат к перилам, Констанца ловко перелезла через ограждение.
— Прости, маленький, — сказала она своему животу. «Но так надо, я не могу иначе». Оказавшись на мостовой, Констанца резко, со всей силы дернула ткань. Бросив ее в канаву, девушка пошла к реке.
Он сразу увидел их — они стояли почти у самого эшафота. День был солнечным, даже жарким, пахло распустившимися цветами. Лавуазье вспомнил: «Хорошо, что я Теодору те записи отдал…, Они, конечно, сырые, там еще много работы, но кому-нибудь пригодятся, наверняка. И хорошо, что я исповедовался. Господи, — вздохнул он, — прости меня».
Толпа была маленькой, площадь была почти пуста. «Насмотрелись на казни, — понял Лавуазье. «Господи, пусть Франция больше не страдает, пожалуйста».