Венец Фемиды
Шрифт:
Третий альбом заполнял явно Семен Захаркин сам, еще в юности – по традиции, привитой родителями, надо полагать. Однако заполнял он его не усердно и вскоре это занятие забросил: фотографии иссякли в начале нулевых годов.
Подписи под снимками были скупы. Захаркин отмечал только годы, изредка приписывал что-то вроде «Днюха у Витька». «Витек», надо думать, это Виктор Клешков. Но даже эта скудная информация была ценной – ведь убийцу следует искать в совместном прошлом обеих жертв.
Детектив целый час неспешно перелистывал плотные страницы, всматриваясь в лица, запечатленные
В этом доме не осталось никого, кто мог бы дать пояснения к снимкам. Вдова молода, прислуга тоже. Взрослые дети уже не жили с родителями, но и они вряд ли были в курсе юных забав своего отца. Если только…
Алексей подошел к стене бильярдной и принялся рассматривать умело сделанный коллаж из семейных фотографий разных лет. Все лица казались такими славными и счастливыми… Даже сам Захаркин выглядел не уголовником, а милым добрым папочкой… Мог ли кто-то из его взрослых детей задумать двойное убийство?
По просьбе детектива вдова раздраженно пояснила, кто есть кто на снимках.
Дочь Захаркиных от первого брака Алексей отмел сразу: она прижимала к себе малыша и лицо ее сияло. Похоже, именно у этого карапуза был день рождения, во время которого дедушку убили… Дочь не могла нанять киллера, нет. Не могла позволить ему стрелять во время детского праздника, счастливой первой годовщины своего ребенка.
Сын же, судя по выражению лица на фото, был хитроват. А такие люди никогда не страдают повышенной эмпатией. Не выйдет быть хитрым, если жалеешь людей. Однако хитрить и убивать – отнюдь не одно и то же. Недаром «воры в законе» руки кровью никогда не марали.
Впрочем, это, опять же, Серегины теперь дела.
Откланявшись, Алексей не теряя времени отправился в дом Виктора Клешкова, где был встречен куда более гостеприимно.
– Маруся, – кокетливо протянула ему ручку вдовушка.
Она даже не пыталась изобразить горе. Весело предложила чаю и беспечно щебетала, расставляя вместе с горничной вазочки с конфетами и печеньем.
Наконец разлили чай по чашкам, сели. Алексей мягко интересовался семейной жизнью Маруси, и та отвечала весьма охотно.
Выяснилось, что, как и госпожа Захаркина, общих детей с мужем Маруся не завела. А у покойного супруга имеются отпрыски от первого брака, двое сыновей, но они («слава-те-господи», скороговоркой пробормотала Маруся) живут за границей. Там выучились и там же остались работать.
…Значит, версия сговора между взрослыми детьми отпадает, заключил Алексей и набрал сообщение Громову.
– Вы, наверное, удивляетесь, что я не в трауре, – говорила Маруся, подвигая гостю вазочку с французским печеньем «макарон», – а я вот нисколько не горюю и делать вид не собираюсь. Посмотрите на меня, я молодая, красивая…
Кис посмотрел. До этих слов
Нет, первое впечатление его не подвело. Простенькая, почти дурнушка с ярким макияжем, который, однако, несмотря на безвкусицу, создавал какой-никакой дизайн на ее лице, придавая структуру мелким невыразительным чертам. Выразительными были, пожалуй, лишь ее глаза. Вернее, не глаза, а взгляд, в котором ярко светился вызов. Не детективу, нет – всему и всем.
– …красивая, – продолжала она, – а он мне в папки годился! Так туда же, кобель, изменял! Совсем эти мужчины оборзели, чего им надо-то еще?!
Детективу быстро прискучил ее монолог, и он спросил о фотографиях.
Облом. Альбомов в доме не имелось. Или хозяйка о них не знала. Возможно, где-то есть. Но где – вопрос.
Маруся кликнула горничную, и Алексей вместе с ней принялся изучать содержимое шкафов. Учитывая размеры дома, шкафов в нем имелось великое множество, но детектив благоразумно решил, что искать стоит в книжных: не в посудных же. И не на полках с постельным бельем.
Как выяснилось, из книг в этом доме имелись лишь яркие подарочные альбомы с видами, пейзажами, архитектурными памятниками, зверюшками и прочими приятными глазу вещами. Было их немного, всего один шкаф. Однако семейных фотографий среди них не обнаружилось.
Еще с час Алексей с горничной открывали и закрывали створки, копались в различных ящиках. В конце концов терпение и труд, в соответствии с известной поговоркой, победили: искомое обнаружилось в подвале. Нет, не альбомы – просто два больших бумажных пакета среди пыльных коробок с мини-кассетами от видеокамер, которыми снимали в 90-е. Алексей прихватил все: и снимки, и кассеты.
Однако, изучив их, ничего подозрительного не обнаружил. Иной раз парни выглядели откровенно пьяными, иной раз, похоже, обкурившимися. Часто в обнимку с девушками. Но никакого криминала объективы не запечатлели, даже драки. Что нормально, в общем-то. Темные делишки не стоит фиксировать на пленку для истории, не ровен час, попадет в руки полиции. С другой стороны, «раз пошли на дело», то не до камер и фоток: нужна предельная концентрация внимания. Тогда еще не наступила эпоха соцсетей, когда запечатлевается каждый «пук», образно говоря. Так что не стоило даже надеяться найти в этих записях криминал.
Но кое-что полезное Алексей из них все же выудил. Четверых парней – включая двух ныне покойных – он определил как костяк банды. Без них не обходилась ни одна вечеринка, ни одна посиделка, ни одно развлечение. И было вполне заметно, что остальные парни перед ними заискивали.
Список выглядел следующим образом:
– двое убитых, Семен Захаркин (прозвище Харя) и Виктор Клешков (прозвище, конечно же, Клешня),
– и двое, чьи фамилии он так и не узнал, поскольку и в подписях к фото, и на видео парни называли друг друга либо по имени, либо по прозвищу. Это были два Андрея, один по кличке Колесо, другой – Чача.