Венец из окровавленных костей

Сторибрук Сэд

Милостивой это служба была не только потому, что она была короче прочих, но и потому, что после молитвенных гимнов и, как всегда, слегка затянутой речи Первосвященника, не поленившегося приехать сюда из столицы, начнется раздача милостыни городской бедноте: церковь раздаст часть своих накоплений, да и прибывшие на праздник дворяне не скупятся, обнажая перед Матерью свою благочестивую натуру. Однако сейчас, эти скорые благодетели, те, из них, кто соизволил пораньше собраться под стенами Храма, отгораживались от прочих, грязных собравшихся, десятками вооруженных воев.

Но вот, солнце уже окрасило первыми лучами сине-красное знамя и уже почти начало заливать своим светом площадь, а двери продолжали оставаться запертыми.

Непростительная

затянутость начала церемонии подкашивала ожидания собравшейся толпы. Над площадью пролетел недовольный беспокойный ропот. В таком подвешенном состоянии толпа простояла еще не мене часа. Несколько стражников робко подошли к храмовым воротам, и, осторожно переглядываясь, сначала тихо, а потом громче начали громыхать кулаками по дверям.

Вся площадь затаила дыхание в мучительном ожидании. Храм же продолжал хранить молчание: ни один священник не подал сигнала, двери не шелохнулись. Один из стражников попытался приложить ухо, что бы что-то расслышать — впустую, гробовое молчание, а ведь внутри было не менее полусотни человек.

Сквозь толпу, лязгая железом (а в царившей тишине этот звук был особенно сильным), к дверям храма подоспело с десяток стражников во главе с седым короткостриженым командиром — сэром Варденом Лерремом. Они Взобравшись по ступеням к воротам, он взмахнул рукой. Из первых рядов выбежала дюжина человек, неся с собой довольно внушительных размеров бревно, подвешенное на несколько крепких кожаных ремней. Поняв, что стражники собираются сделать, один из дворян, растолкав с помощью латников стоящих впереди бедняков, грузно выступая вперед, вскрикнул:

— Это святотатство! Нельзя нарушать священное таинство! — За ним это подхватила ближняя часть толпы.

Седовласый обвел равнодушным взглядом запыхавшегося заступника веры, и кратко ответил:

— Мы это учтем. — Он обвел взглядом толпу: молитвы сменились шепотом раздора. — Навались! — скомандовал он, повернувшись к своим подчиненным.

Двери из крепкого красного дуба поддались не сразу. Лишь после пятого удара самодельный таран под всеобщее оханье проломил ворота. Проникший внутрь храма солнечный свет раскрыл перед стражниками кровавую картину, не предвещающую начала празднества. Вместо света сотни зажженных свечей и лампад, под пристальным взглядом которых старшему духовенству пристало молится до восхода, их встретила тьма. Сделав пару шагов, сапог уперся в мертвое тело. Весь каменный пол храма был устилан ими, сапоги сэра Вардена уже вляпались в кровавую лужицу. Несколько стражников шагнули вслед за ним и остановились при входе. Один из них, самый молодой зашептал молитву «от зла».

— Да что же это? — Второй перехватил палицу, висевшую на поясе. Хорошее приспособление для лома костей нарушителям городского порядка.

— Никого не впускать! — Отдал команду сэр Леррем, вытаскивая меч из ножен.

Услышав скрежет металла, толпа зашевелилась. Стражники снаружи встали полукругом перед выбитыми дверьми. Сквозь ряды нестройными рядами пробились новые десятки вооруженных блюстителей порядка. Летающий в воздухе блаженный ропот праздника вмиг сменился на злобный молчаливый крик раздора. Снаружи начались выкрики, толкучка, посыпались первые угрозы.

А внутри же царила мертвецкая тишина. Не возможно было найти и свободного уголка, не залитого кровью или не заваленного телами. Здесь были все: первосвященник со своей свитой, младшая и средняя рука столичного и коннахтонского храмов, местные дворяне, члены городского совета, бургомистр. Тело последнего сэр Варден обнаружил в коридоре у нижних келий. А бесформенное тело первосвященник величаво восседало на залитом кровью алтаре. А поверх золотых одеяний главы церкви висела, сшитая из серой, волчьей, на первый взгляд, шкуры, накидка, украшенная подпиленными оленьими рогами. Стражники ринулись к кельям, но Варден понимал, что вряд ли они найдут кого то живого.

— Сэр, в Кельях никого. — Отчитался стражник. — Не могли же они раствориться.

— Второй

вход?

— Охрана убита, но дверь изнутри заперта. — Стражник отдышался. — Неужели они еще здесь.

Варден перевернул изуродованный труп молодого священника. Слишком много ран было на трупах, слишком много крови. Слишком долго с ими возились убийцы. Страх, вот что должна была продемонстрировать эта картина, страх и трепет всему городу, всему Рейну. А убийцы…

— Они здесь… — его голос сошел на шепот. — Поднимайте тревогу! — Он быстро овладел собой и смог пробасить команды нужным тоном. — Закрыть город!

К полудню весь город уже был объят огнем праведного гнева. Преступников добрые жители Коннахта видели в любом полукровке, чистокровном Даннан, или просто в странном соседе, что не явился утром на службу.

Глава 1

Глава 1.

Королевские беспокойства.

Юг Рейна, Столица.

Принц Гластейн, наследник короны всего Рейна, и обладатель еще не менее десятка титулов, вновь ступил на мощенную мостовую самого нелюбимого города своего королевства, который, по стечению обстоятельств являлся и его столицей. Ал’Эйс, еще до обретения своего высокого имени был городом торговцев, наемников и разного рода беженцев, гонимых святыми плетьми новой церкви или клинками господ. Но главное, что стекалось в портовый город на южной границе империи — деньги. В конце концов, город разбогател, и младший сын короля Рейна Альфреда Святого, то ли повинуясь желанием задеть память об отце, то ли желая отдать дань уважения городу, в котором провел добровольную ссылку, будучи изгнанным своим старшим братом, перенес трон Рейна под ветер южных ветров. Вот так, по прихоти озлобленного принца, братоубийцы, и по слухам жутчайшего развратника, но верного слуги церкви, Виллема Эйстрейда, город торговцев и убийц стал лицом великого и могучего Рейна.

Город менялся, как менялся и Рейн. Теперь Ал’Эйс стал огромным, поделенным на десятки районов столичным городом крупнейшего цивилизованного королевства. Однако жители остались теми же: торговцы, безземельные рыцари, нанимающиеся к любому толстосуму и толпы беженцев, нанимающихся, если повезет, в местные мануфактуры или к корабельным капитанам. И первое, что встречало по прибытию в город даже принца — это едкий кислый запах, запах бедности, запах отходов, запах умирающих, а следом шли потоки нищих.

К счастью для принца Гластейна, свой путь по Ал’Эйсу он начал с портовых районов, самых древних и самых певучих улиц всего города. Здесь находили пристанище моряки со всего королевского и торгового флота. Тяжесть бедняцкой жизни здесь отражалась, быть может, лишь в глазах портовых рабочих и особо старых шлюх. В основном, тут и там под копыта эскорта попадались сияющие хмельным счастьем лица моряков. Но чем дальше он углублялся, тем отчетливее веял в воздухе запах свежей крови. Под копыта коней ложились остатки недавних побоищ. О них напоминали валявшиеся куски дерева, битое стекло, керамика и прочий мусор, которого по обочинам узких улочек лежало больше обычного. Вывешенные разъяренными горожанами тела «богохульников» и полукровок уже сняли с самодельных виселиц. Дерьмо с камней мостовой, ведущей из порта к замку, на удивление, тоже утрудились убрать. Однако кровавые разводы попадались то тут, то там. В целом город постепенно пришел в свой обычный будничный ритм: улицы наполнились толпами работяг и бедняков, лавочники возобновили торговлю, завывая горожан к себе. Правда, алых стеганок городской стражи на улицах стало куда больше. Более ярким напоминанием и даже, неким символом недавних погромов, служила потускневшая красная надпись на обшарпанной желтой стене дома: СМЕРТЬ БОГОХУЛЬНИКАМ, а чуть ниже, более мелким шрифтом кривая надпись: «пролившего кровь в доме Отца да настигнет возмездие святое». Подобными стихами была усеяна большая часть улицы.