Венец из окровавленных костей
Шрифт:
На лошади красовалась зеленая попона, новое, еще не потертое седло. Через весь бок лошади проходила широкая серо-коричневая полоса, залившая седло и попону.
Брендан потрогал — кровь, свежая, и явно не принадлежавшая животному. На седле, в специальном кольце, брендан обнаружил широлезвинный боевой топр. Он осторожно вытащил его, покрутил в руке. Хорошая сталь, крепкая рукоять, явно ковался в замке.
«Видимо, твой хозяин не успел им воспользоваться» — пробубнил про себя старый охотник.
— Ты же сказал, конина нам не подходит. — Хаг возвратился один, налегке.
— Это
Молодой охотник махнул рукой в сторону реки, поверхность которой можно было разглядеть отсюда.
— На графских угодьях. Откуда он здесь? Это что, кровь? — Поравнявшись с Бренданом, он засыпал его вопросами.
— Да. И причем свежая. Еще мажет. Она, скорее всего с того берега.
— Брод далеко, а не похоже, что она добиралась вплавь.
Берег был изрыт подкованными следами, которые впрочем, уходили на прорубленную земляную дорогу, к сожалению для Брендана, на этой стороне леса. Конь то и дело пытался вырваться, словно не хотел идти обратно.
— Боится — заметил хаг. — Что его так могло напугать?
— Хозяин наверное на медведя налетел, ну или еще на какую зверину.
«Будем на это надеяться».
Они остановились у проломленного молодняка у обочины. За ним скрывался овраг, в который и уходили хорошо видимые следы. Хаг спустился первым, Брендан, примотав лошадь к дереву, поспешил за ним. Все стало ясно, как только они оказались на дне оврага. Сначала они увидели одно тело — изуродованный воин с разодранной на груди и животе кольчуге. Из брюха торчал серый мешочек кишок, над которым вилось сотни мух. Чем дальше опускался их взгляд, тем ужасней открывалась картина: десятки мертвых, изуродованных тел — людей и лошадей. Дорога была перепахана кровавыми следами и останками. А в воздухе царил запах освсем еще свежей крови.
— Боги — чуть ли не хором изумились охотники. — Проклятье…
***
Стрела снова попала в цель, за ней полетела вторая, третья. Железные жала пролетали сквозь длинный зал тана и упирались, в висевший на толстом канате, деревянный круглый щит, с черный кругом в центре, вместо железного умбона. Все три наконечника пробили как раз черный центр движущейся мишени. Каждое попадание сопровождалось одобрительным хлопком щитоносца, сидящего на крыльце дома тана. Хлопком, и большим глотком эля.
— Сходил бы с братом на охоту лучше. — Сидевший во главе стола тан оторвался от письма. — И пожалуйста, слезь со стола.
Стрелок усмехнувшись, выпустил четвертую стрелу и прыжком соскочил с длинного стола. Стрела попала в цель, но хлопка не последовало: щитоносец задремал.
— Хаг ушел еще до восхода. А я был слишком уставший.
— Слишком пьяный, ты хотел сказать. — Упрек был вкинут невзначай, как шутка.
— К тому часу я уже протрезвел, даже пожелал ему удачи. — Стрелок присел слева от отца, тетиву он, как и предполагалось, снял, давая дереву отдохнуть.
— Ну, тогда займись делами.
— Какими? Я сын правителя, мне надлежит драться, драться и еще раз драться. Но теперь с Рейном над головой… — он вздохнул — Превращусь в ленивого писаря и пьянчугу, как и все их графы.
— Какие твои лета, еще навоюешься. — Рассматривая послание,
— Что там? — Сын тана показал на письмо. — Его вроде не было.
— Ты их читал?
— Те, что епископские послы разнесли да. А это?
— Это от графа Тавруса.
— Нашего злейшего врага.
— Нашего добрейшего друга. — Поправил сына тан. — Не забывай, он единственный, благодаря кому меня не повесили рядом с островитянами после восстания.
— Ты это повторяешь всегда.
— Потому что ты всегда забываешь. Мы теперь часть Рейна, твой брат и вовсе теперь рейнский рыцарь.
— Поиграется и вернется, ты же знаешь Вейла.
Тан оторвал взгляд от письма, задумавшись о своем первенце. Дети танов уходили на войны рейнских королей уже столетие, как при его прадеде северные леса были вновь покорены стальными всадниками и знаменами королевских войск. Северные лесные просторы поддавались рейнской короне сотни раз и сотни раз отвоевывали право называться вольными танами обратно, не платя ни кровью, ни серебром никакому королю. Это было вечно движущееся колесо, и Хорн боялся того, что скоро грядет ее новый оборот. Восемь лет назад это почти случилось, но волк бежал, а Хорну пришлось расплачиваться за деяния своего брата. И сейчас единственное напоминание о нем бегало в поисках дичи в лесу. И вот тан чувствовал приближение нового поворота, в то самое время, когда его старший сын после четырех долгих лет войны на южном море принял в сердце рейнского Всеотца, а в руки рейнский клинок.
— Что там, кстати? — Отвлек его сын. — Опять отправлять припасы на север?
— Нет, постройка моста. Ты читал их?
— Ага, сегодня утром. Мор приближается.
— Да.
— А мы платим рейнским гарнизонам, чтобы они там просиживались. А смысл? С таким же успехом я мог бы твоих щитоносцев засунуть в крепости и записывать сколько погибло и когда.
— Но ты останешься в пределе.
— Но я останусь в пределе. — Повторил парень. — И сдохну от скуки или эля.
«Шестнадцатая весна — самая тяжелая» — усмехнулся про себя тан.
— У нас столько не найдется.
— Может возьмешь титул графа, как прибрежные тана, от налогов освободят? — Прошлый урожай был не очень.
— Да ты оказывается не только пить умеешь, но и считать.
— Пьяный я лучше считаю, и лучше понимаю, и стреляю.
— Угу, как и твой брат.
— Хаг!? Не, он стреляет плохо что пьяный, что трезвый.
Снаружи донесся переполох. Звуки копыт, запыхавшийся бег.
— О, Хаг уже приехал — прокомментировал, добывший себя еще эля, щитоносец на крыльце.
Двое охотников влетели в двери тана одновременно, за ними вбежал запах крови.
— Что случилось?
— Дядя… — Хаг перевел дыхание. — В лесу, рейнцы, дохлые…
Брендан развернул зеленую тряпицу, взгляду тана предстало знамя королевских егерей — золотое древо на зеленом поле.
— Проклятье, королевские егеря.
— Те, что на север, на земли мора шли? — Младший сын тана привстал со своего места.
— Видимо. Сколько их?
— Три десятка, разорваны, будто их зверь убил, но ят акого зверя никогда не видел.