Венец из окровавленных костей
Шрифт:
— Мой сын станет тем, кто сметет с земли этот лживый Рейн и возродит новый, справедливый, праведный мир.
— Так сказал друид?
— Я видел это сам, в огне.
— Где пленники, там было несколько знатных, хотел отправить их на выкуп, ты обещал, что отдашь их.
— Обещал…Поздно, муровинги выкинули их на копья. Для победы нужна жертва.
— там были дети.
— эти дети пришли с мечами на наши земли.
— Долбанные обмочившие штанцы пажи и оруженосцы.
— Дело сделано! Ты будешь сражаться или нет?
— Не был бы ты моим братом…а так, выбора у меня нет.
— Поверь, ты узреешь плод наших стараний. Рейн не прикоснется
Часть воинов переправилась через реку до атаки, перебрались через неохраняемый брод. Хорн с лучниками и щитоносцами поперлись чуть ли не в лоб. Однако воины севера отлично прятались в лесу, и рейнцы на другом берегу не заметили подкравшихся стрелков. Муровинги навели шороху в стороне, подпалили лес у лагеря, застучали в щиты. Как только разношерстные шерифские отряды выступили им на встречу, стрелки выпустили стрелы.
— В бой! Покончим сними! — Выкрикнул Хорн, выбрасывая вперед щит.
Под прикрытие десятков стрел они перешли охраняемый мост, латники падали под напором стрел и топоров. Северяне построились клином, ощетинившись короткими узкими пиками и клинками. Хорн стоял впереди. Латники наваливались, разрубая вражеские щиты, пронзая их пиками. Однако стрелы не давали им свободно маневрировать, а муровинги, завыв по-звериному, бросились на врагов с новой силой, разрушая и свой и вражеский строй.
С этими было покончено, когда конный графский отряд прибыл на помощь засечному отряду. Не успел. Конники впрочем не задержались, увидев превосходящие силы и ощетинившиеся копья приостановились, но увело их отсюда не это.
Над лесом поднялось небывалое зарево, так может гореть, только что-то поистине огромное. Например, замок. Северяне заполнили лес победоносным воем. Для графа……..все было закончено.
Хорн добрался к замку уже когда солнце только на немного освятило горизонт, но лес еще стоял в темени. Замок еще горел, однако обугленные камни стены выглядели крайне неестественно. А над входом болталось шесть обугленных тел, два размером не дотягивали Хорну и до колена, младенцы. Младшие сыновья, Хорн знал, что одному из них было пять, а другой родился позапрошлой весной.
«Ты сделал нас детоубийцами» — последнее, что тан проговорил про своего брата.
Бронн исчез с той ночи, и никто не знал, куда он отправился, исчез, оставив шайки муровингов бесчинствовать на землях, а Хорну и графу Таврусу пришлось их усмирять, именно тогда они и подружились, вернее граф сразу отнесся к Хорну с каким-то дружелюбием, чем озадачил тана…
***
Хаг чувствовал падение, что-то тянуло его вниз, в бездну. Он перестал чувствовать жгучую боль в груди как только в голове стали явственно слышны голоса. Падение привело его обратно на болота, только десять лет назад. Он увидел огонь костра впереди, он не по своей воли приближался к нему, окровавленная фигура у костра взглянула на него. Хаг узнал: отец. Отец указал на костер, как тогда, в детстве, правда сейчас рядом не было друида.
— То, что ты забыл.
Хаг заглянул в огонь, в самом сердце костра огонь исчез, затанцевали ужасающие тени, это они, боги, боги явились нам и он их голос и рука, их соглядатай и палач — истинный король, серый король.
— Приди ко мне… — шипучий голос пробился из огня прямо в голову. Голос принес боль, такую яркую, что Хаг закрыл глаза: костер исчез, отец исчез. Голос нет….
Глава 6
Глава 6
Охота ворона
юг Рейна, Ал’Эйс.
После
Даже корона всего Рейна могла позавидовать бы такому превозношению преступников со стороны масс. Вор, сумевший обокрасть дворянина или магистрата и сбежавший с его серебром, становился настоящим героем, достойным песни. И чем больше вор воровал, тем героически он представал в пересказах бедняков. Герой песен должен был обязательно быть пьяницей, прохвостом и рубахой-парнем и при этом неимоверным лжецом, ужасно богобоязненным и при этом неукротимым любителем женщин.
Бандиты мало чем отличались от своих меньших братьев. Не удивительно, все банды состояли из выходцев городских низов. Их песни превозносили дворян, опустившихся, или возвысившихся, до их жизни. Возможно, поэтому Мердок был так любим людьми подобного сословия. Принц, воспитанник замка, спустился вниз с высоких палат, испил столько вина, что другой бы давно помер, изучил настоящий бой, уличный, а не благородный рыцарский поединок с законами чести и прочей чушью. А уж какой из него представлялся разбойник? По всему портовому району моряки воспевали лихие налеты королевского бастарда на иллирийские порта и караваны.
Про это качество знал и сам Мердок, и, конечно же, ненавистный им лорд-канцлер. Именно по этой причине именно он и занял пост незримого принца черни и незримого стража короны. Впрочем, об этом положено было знать лишь немногим лидеров особо крупных группировок, но десятки лет неестественного союза королевского двора и преступных князей не могли сохранить тайну. И в Мердоке, королевский двор видел лишь принца уличных головорезов и воров. И он был этим доволен.
Но сейчас принц впервые осознал, что его должность служит лишь не для того, чтобы днем и ночью выпивать с разными рода ублюдками и проститутками. Он впервые ощутил всю тяжесть управления разрозненными группами в своих руках. Сложнее всего, было контролировать самых близких.
Его ближайший друг, моряк Ангус тяжело перенес смерть парня. Ему пришлось самому принести эту горькую весть его матери, голову, конечно же, он ей не показал, однако слухи до нее дошли довольно быстро. В следующую же ночь он перемолол в кашу черепа двоих, называвших себя крыльями ворона и требующих бесплатной выпивки, угрожая именем своего несуществующего хозяина. На деле то были пара заезжих день назад наемников, решивших воспользоваться всеобщей шумихой в порту. Из-за этого Мердок стал держать друга на расстоянии вытянутой руки, даже по нужде он выходил под присмотром.