Венесуэла - страна напрасных надежд
Шрифт:
И я себе все это обязательно устрою! Потому что могу, потому что заслужила! Смотрю в зеркало и просто не узнаю эту девчонку в отражении.
??????????????????????????
С большими распахнутыми глазами, которые снова могут удивляться, и пухлыми, сочными губами. Как в юности, когда я еще могла и хотела целоваться ночи напролет.
И как хорошо к лицу вот эта розовая прядь. Так дерзко, что мне самой страшно от этой новой, неизвестной мне Риты.
– Конечно она «вау» - басит рядом подруга. Ей, наконец, закончили закрашивать седину и тоже вытянули длинные толстые волосы. – Оль, ты бы видела, как на
Взгляд в отражении меркнет. Я тотчас ловлю эти перемены и заставляю себя улыбнуться вновь. К черту тоску по мужикам! Сегодня день девочек!
– Стас был нормальный, это со мной он себя королем почувствовал и испортился, - вздыхаю я.
– Помер Максим, да и хер с ним, - глубокомысленно замечает подруга. – Все они, Рит, где не надо короли, и это наша вина. Нацепили им на головы короны, а потом типа не понимаем, как оно так все получилось! Хватит! Вертай матриархат взад!
– А мне не нужен матриархат, - робко замечает Оля, - я готова делать все для мужа, только хочу, чтобы он это мое «все» ценил. Как раньше. А не думал, что женщина в семье должна по определению.
На секунду мы втроем замолкаем и смотрим на себя в зеркало. Такие разные, но все одинаково обиженные судьбой женщины. Вдруг я начинаю улыбаться, подхваченная сумасбродной идеей.
– Девочки, - кручу головой, отчего розовая прядь разлетается в стороны, - а давайте не пойдем домой? Давайте пойдем на танцы!
– На дискотэку, что ли? – Карина по старомодному тянет в конце слова звук «э», отчего мы трое начинаем смеяться. И только успокоившись, слышим Олин твердый голос:
– Никаких дискотэк. Пойдем в клуб! Самый лучший в городе!
– Со стриптизом! – Вскрикиваю я, и от страха, что сморозила глупость сама себе зажимаю рот рукой. – Ну, совсем небольшим. Скромным. На пол шишечки…
Глава 18
Почему никто не сказал, что мужской стриптиз такая шляпа? Первые минут двадцать мы держим лицо и старательно делаем вид, что нам здесь нравится, а иначе перед Олей неудобно. Девочка старалась, искала для нас самое лучшее в городе место, а потом правдами и неправдами договаривалась, чтобы меня и Карину пустили внутрь.
Да, мы здесь самые старые.
Нет, меня это не беспокоит.
А вот разожравшийся таблеток качок с очевидно маленьким достоинством, который вот уже пять минут изображает умирающего ковбоя на сцене – очень. Не в том смысле, который хотелось бы, а скорее «помер бы ты уже побыстрее, а то смотреть тошно». И кто сказал мужикам, что перекаченные самцы в крохотных, почти детских трусиках нас заводят? Наверное, другие мужики. Потому что нам, женщинам, такое не нравится.
– Девочки, - из-за музыки меня почти не слышно, так что приходится активно помогать себе руками, - там столик в углу освободился, может, уйдем от сцены подальше?
– Ну, тогда же не будет видно танцы, - Оля сомневается.
А вот мы с Кариной нет. Переглядываемся и, подхватив нашу юную подругу под руки, ведем ту к диванчику за ширмочкой. Да, танцы видно не будет, а еще здесь почти не слышно музыку, и не мешаются подростки в пубертате и не так сильно пахнет пивом.
– Ну,
– Оленька, ты пойми, мы люди взрослые, мы на все это смотрим по-другому, - я пытаюсь оправдать нашу с Кариной реакцию, но Оля не понимает.
– По-другому это как? Вы хотели стриптиз, я вам нашла, вон тот здоровый мужик с бицепсами, неужели не секс?
Мы с подругой молча выглядываем из-за ширмы и натыкаемся взглядом на нового танцора, на этот раз в костюме пожарного с огромным шлангом… нет, не в трусах. Там все по-прежнему скромно.
– Не секс, - разом произносим мы.
– Да как же вы не видите?!
– Оль, - резко бросает Карина, - А что конкретно ты видишь, когда смотришь на того пожарного?
Даже в таком освещении заметно, как смущается невестка. Опускает лицо вниз, и поправляет волосы:
– Ну… не знаю, сильные руки с венами, мышцы на груди, мужественную линию подбородка.
– Ага, понятно. А у меня линзы другие, более старые, что ли, и я вижу безработного дядьку, который мечтал пойти в балет, а таланта хватило только на стриптиз. Видишь, как он носочек тянет, думаешь, его так в пожарной части научили?
Оля хмурится, а я зачем-то добиваю бедную девочку:
– Тогда я вижу, как его мама вынуждена готовить ему еду тазами, с утра до ночи, потому что такого еще попробуй прокорми. И вряд ли он ограничится тостом с авокадо или безглютеновыми оладьями, как ты любишь. Там нужно мясо с мясом и бульон вместо чая.
– Ну, это стереотипы, - все еще сопротивляется Оля, но голос ее уже не такой уверенный.
– А почему мама? Почему не жена?
– А жена его выгнала, - поддакивает Карина.
– Почему?!
– Потому что ее утомили ночной график мужа, - подключаюсь я, - отсутствие перспектив, еще и пьяные фанатки, которые сразу после клуба ищут фото понравившегося танцора, а потом пишут письма, что такому Геркулесу в севших после стирки трусах под стать только Афродита, а не простая земная женщина. И жена сдается. Вспоминает, что после смены нужно готовить мужу очередной таз еды, пересчитывает зарплату, разгладив утюгом мелкие купюры, которые любимому насовали в трусы и шлет его… к маме!
Карина смеется так, что проливает на стол свой коктейль. И пока я вытираю столешницу от липкой жижи, Оля спрашивает:
– Хорошо, опытные вы мои, я значит идиотка, раз ведусь на всю фигню, типа бицепсов и зажигательного взгляда, и вы мне понятно объяснили, что делать этого не стоит. Но что тогда в мужчине сексуально?
– Уж точно не бицепсы, - все еще смеется Карина. – А, например, когда он моет посуду, чтобы ты отдохнула. Или, когда считается с твоим мнением. Не зовет домой гостей без повода, а если и делает так, то сам заказывает еду, а не кричит тебе в трубку: «Карина, через час буду! Организуй стол на десять человек!». Или когда он встает ночью к вашему ребенку, потому что он тоже родитель. Потому что знает, как ты устала и хочет дать тебе поспать еще чуть-чуть! Вот это нас заводит, а не бицепсы и член по колено. Фу, я пока перечисляла все это, аж возбудилась! – Карина сначала обмахивает себя руками, а потом, остановившись, слегка бьет меня локтем: - А ты, подруга?