Венский кружок. Возникновение неопозитивизма.

Крафт Виктор

Такое истолкование совершенно неприемлемо. Если математические предложения расходятся с опытом, никто не будет считать математические предложения опровергнутыми и исправлять их в соответствии с опытом. Математические теоремы мы считаем гораздо более несомненными, чем наши вычисления и измерения. Если эти последние не согласуются с теоремами, мы не считаем измерения точными, а вычисления — верными. Это доказывает, что математика не опирается на опыт и имеет самостоятельное значение. Логику столь же мало можно вывести из опыта, ибо она уже предполагается при всяком методически организованном опыте. Логика не может измениться благодаря новому опыту. Конечно, генетически логика и математика могут восходить к опыту, т. е. к связям чувственных переживаний, ибо опыт мог дать толчок к их возникновению. Однако уже давно они стали самостоятельными системами, значение которых совершенно не зависит от опыта. Можно сказать, что они имеют значение «а priopi», если под этим понимать не более чем «независимость от опыта».

Эти соображения до сих пор были решающим возражением против эмпиризма и делали его неприемлемым для всех, кто их разделял. Выход из дилеммы:

отказ от эмпиризма или ошибочное истолкование логики и математики, был найден только Венским кружком⁴⁸: логика и математика ничего не говорят о чувственно воспринимаемом мире. Логика не дает никакого знания, она выражает не основные законы бытия, а основоположения упорядочения мыслей. Логические связи являются только мысленными, они представляют собой не фактические связи реальности, а лишь связи в системах изображения реальности. Например, классы существуют не как некие реальности, а как объединения в мысли. И отрицанию в окружающем мире не соответствует какого-то особенного положения дел наряду с позитивным положением. Поскольку логические связи являются чисто формальными, они могут устанавливаться совершенно независимо от конкретного смысла предложений, от конкретных положений дел. Поэтому они могут вообще ничего не говорить о бытии. Логика содержит аксиомы порядка в символическом представлении. В мышлении имеющим языковое выражение предметам и их связям сопоставлены символы и связи символов. Это сопоставление не является однозначным в том смысле, что каждому предмету или отношению соответствует только один символ и наоборот, оно одномногозначно, т. е. одному и тому же предмету соответствуют несколько символов или совокупностей символов, но не наоборот, поэтому возможны преобразования друг в друга таких наборов символов, которые обозначают один и тот же предмет или положение дел. Логика как раз и содержит правила таких преобразований. В качестве чистой логики она устанавливает законы лишь для символики, а не для чувственно воспринимаемого мира. Известная логическая аксиома «Что верно для всех, то верно и для каждого в отдельности» описывает одно и то же положение вещей с помощью двух разных символов, а именно «все» и «каждый в отдельности». Однако «у мира нет свойства, состоящего в том, что верное для всех верно также для каждого»⁴⁹.

В силу того что математика может быть выведена из логики, она обладает тем же характером. Математик также не говорит ни о каких фактах. С чисто математической точки зрения, числа — если отвлечься от их применения — не обозначают никаких предметов из мира опыта, а геометрия не описывает реального пространства. Существует несколько взаимоисключающих геометрий, и какая из них окажется справедливой в опытном мире, заранее сказать нельзя. Они разрабатываются независимо от того, окажутся они справедливыми или нет. Системы геометрии имеют дело не с эмпирическими объектами, а с идеальными конструктами, например с лишенными размеров точками и т.п. Равенство, например известный пример Канта «7+5=12», не относится к какому-то реальному положению дел, но лишь преобразует две группы единиц в одну группу согласно правилам вычисления. Ни сами эти единицы не являются реальными вещами, ни правила вычисления не являются законами природы. Числа представляют собой классы любых мыслимых предметов, а правила вычисления являются установленными нами правилами преобразования одних классов в другие⁵⁰. Причем эти другие классы состоят из тех же самых единиц. При этом мы всегда остаемся в рамках системы представления, внутри чисто умственного порядка⁵¹.

В таком понимании априорная значимость логики и математики уже не создает никаких трудностей. Ее можно признать без всяких оговорок, ибо она связана не с опытом, а лишь с символическим представлением. Предложения логики и математики нельзя рассматривать как выражение знаний о реальности, они дают лишь способ преобразования символики, которой в реальности всегда соответствует одно и то же положение дел, по крайней мере, должно соответствовать. Их априорная значимость опирается на установки, относящиеся только к сфере символизма, поэтому они выражают закономерности не чувственно воспринимаемого, а только символического представления.

Предложения математики являются не синтетическими, как полагали Кант и Милль, а аналитическими, они признаются истинными (или ложными) только на основе определений входящих в них понятий. Они представляют собой простые тавтологии, как называл Витгенштейн те предложения, истинность которых устанавливается только на основании их логической формы. Аналитический характер математики с полной ясностью выражается в ее дедуктивном построении, которое стало осуществляться во второй половине XIX века. Аналитический характер математики объясняет и ее априорную значимость. Она относится только к связям мыслей, а не к чувственно воспринимаемой реальности. Таким образом, отпадает необходимость искать основания для оправдания синтетических суждений a priopi и оказываются ненужным ни «чистый разум», ни «чистое созерцание», ни интуиция или свидетельство опыта. Аналитические связи являются логическими, а не эмпирическими, а логические связи относятся только к системам представления. Самостоятельное значение логики усматривается в том, что она включает в себя не законы мира, а законы мышления о мире. Вот так преодолеваются трудности оправдания независимости логики и математики по отношению к опыту.

Ясно, что Венский кружок не первым обнаружил независимость логики и математики, мысль об этом имеет давнее происхождение. Понимание аналитического характера математики также уже было открыто. Его обстоятельно изложил Кутюра⁵², а еще раньше оно было высказано Брентано⁵³.

Однако тот, кто в философии признавал априорный характер логики и математики, тот обычно переносил догматический априоризм и рационализм также и на познание природы. А эмпиризм не признавал априорного характера логики и математики. Только Венский кружок понял, как можно связать априоризм с эмпиризмом. Это имело чрезвычайно большое значение⁵⁴. Благодаря этому эмпиризм был принципиально преобразован. Он отказался от своих прежних претензий на то, чтобы все знание и всю науку вывести из опыта или дать им опытное обоснование. Теперь эмпиризм распространяется только на познание фактов. Все синтетические суждения устанавливаются только на основе опыта, для них не существует никакого другого основания. Это ядро эмпиризма сохраняется. Признание априорного характера логики и математики не вносит никакого рационализма в познание фактов, ибо эти дисциплины ничего о фактах не говорят. Это означает коренное преобразование эмпиризма, благодаря которому он впервые получил прочное основание. Дуализм рационализма и эмпиризма в некотором смысле сохраняется. Имеются два основных класса высказываний: высказывания, которые необходимы и не зависят от опыта, они являются аналитическими и ничего не говорят о фактах; и высказывания о фактах, синтетические высказывания, которые устанавливаются или опровергаются только на основе опыта. Но это вовсе не абсолютный дуализм, как было когда-то. Рациональное познание не исключает существование эмпирического мира, этот рационализм ни в коей мере не является метафизическим. Логика может быть вновь включена в эмпирическую область, если истолковать ее прагматически — как определенный вид целесообразного поведения⁵⁵.

Это ограничение эмпиризма нашло выражение в том, что направление, разрабатываемое Венским кружком, стали называть «логическим эмпиризмом»⁵⁶. В таком же духе высказывались ведущие члены кружка, например Шлик⁵⁷ и Карнап⁵⁸. Последний возражал против таких названий, как «логический позитивизм»⁵⁹ или «неопозитивизм»⁶⁰, которые обычно давали этому направлению, утверждая, что они «слишком резко подчеркивают его зависимость от старого позитивизма Конта и Маха»⁶¹. Однако совершенно аналогичное возражение можно высказать также и по поводу названия «эмпиризм». В нем также не видно никакого отличия от старого эмпиризма. С более ранним позитивизмом Венский кружок сближает сведение всякого позитивного знания к конкретным наукам, а философии — к научной теории⁶².

II. ЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ЯЗЫКА

Для теоретического построения математики была разработана новая логика. В Венском кружке она вообще стала средством создания теории науки. В отличие от чистой логики прикладная логика была использована для уточнения философских исследований⁶³. Виды и способы своих исследований Венский кружок определял, опираясь на требование научности философии. Его интересовали, главным образом, два круга проблем: анализ познания и теоретические основания, прежде всего математики, затем — естественных наук, а также психологии и социологии.

До сего времени теория познания представляла собой большей частью неясную смесь психологических и логических исследований, причем первоначально это было свойственно и некоторым статьям самого Венского кружка. Психологические исследования принадлежали познанию фактов и должны были осуществляться методами эмпирической науки. Поэтому они выпадали из теории познания. Таким образом, теория познания могла быть только логическим анализом познания, «логикой науки», как ее называли в Венском кружке.

Основные понятия и основоположения конкретных наук связаны с пространством и временем, причинностью, детерминизмом и тому подобным. Причем речь не могла идти об эмпирическом анализе этих понятий, ибо это есть задача конкретных наук, а только об их логическом анализе. Там, где стоит вопрос о фактах, ответ должна дать эмпирическая конкретная наука, здесь нет вопроса для философии. Ее вопросы могут относиться только к логической структуре научного знания.

Исследовать логическую структуру научного знания значит исследовать, как его понятия и высказывания логически связаны друг с другом, как одни понятия включаются в другие, как одни высказывания можно вывести из других и т.п. Именно в таких исследованиях, в логическом анализе понятий, предложений, доказательств, гипотез, теорий науки и состоит задача теории познания и философии вообще. Только это является ее собственной областью. Здесь она обретает свой предмет, свои задачу и метод. И эта область гораздо шире, нежели обычная теория познания. Она включает в себя такого рода вопросы⁶⁴: обладают ли два по-разному определенных понятия В\ и одним и тем же значением? Имеют ли два по-разному звучащих предложения S\ и S2 один и тот же смысл? Выводимо ли предложение ^2 из предложения Sj чисто логически? Или на основе законов природы? Совместима теория Т\ с теорией 72 или нет? Если они совместимы, то включается ли 7^ в теорию Тj или выходит за ее рамки? А если выходит, то в каких своих частях? Можно ставить вопросы и относительно конкретных примеров: «Является ли утверждение о постоянстве скорости света в теории относительности постулатом или фактическим предложением? Содержит ли общая теория относительности логическое противоречие?». «Каков смысл предложений о вероятности?» Поскольку в опытный базис науки включается обыденное, повседневное знание, постольку логика науки совпадает с логическим анализом знания вообще.