Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
Взяв себя в руки, Ланчия медленно, но глубоко вздохнул — проблем это ему не доставило. Затем ощупал шею — боли не было, как и ощущения чужого прикосновения. Успокоившись, мужчина шумно выдохнул. Он знал, что так просто с прошлым не примириться, но не думал, что увидит такое…
«Прости, Инес», — подумал он и быстро вышел из комнаты, подхватив брошенную у двери сумку.
Как и вчера, узкие замусоренные улочки казались заброшенными и никому не нужными. В разбитых стеклах читалось отчуждение и тоска. Выцветшие плакаты зазывали на представления, что никогда не будут показаны. Ланчия бродил среди этих каменных джунглей обреченности и думал о том, как много он
Но он и не предавал! И всё же, всё же… Он ведь не сумел противиться марионеточнику, что захватил его разум.
Солнце медленно вошло в зенит и начало клониться к западу. Он всё искал что-то на пустынных улицах, но не находил — ведь это «что-то» скрывалось в заброшенном особняке, а ноги просто отказывались снова туда идти. И вдруг на другом конце площади Ланчия заметил что-то. Серый блик, искаженный летним маревом, расплывающийся и нечеткий… Прищурившись и приложив ладонь ко лбу, мужчина пригляделся. Сердце его застыло. У колонки с ведром воды стояла невысокая черноволосая женщина в сером платье. Она набирала воду, периодически стирая со лба пот и иногда поднимая взгляд на решившее сжечь людей заживо солнце.
— Инес, — прошептал он. Сомнений не осталось, это была она. Но как?!
Опущенные плечи, блеклые, спутанные волосы, осунувшееся, покрывшееся сетью морщинок лицо… всего этого раньше не было. Семь лет назад гордая красавица изящно ступала по улицам города, с усмешкой глядя прямо перед собой и никогда не оглядываясь! Но всё же это была она. Измученная жарой, временем и одиночеством Инес Аллегро.
Ланчия сделал шаг назад и сглотнул. Жива? Или это призрак? А может, всего лишь мираж?! Рука непроизвольно потянулась к желанному видению.
Инес снова посмотрела на небо и отбросила упавшую на лицо прядь — тем самым, до боли знакомым жестом, что и семь лет назад.
Время? Что такое время, когда перед тобой оживает чудо, о котором ты не смел и мечтать? Оно просто исчезает.
Ланчия сорвался с места. В долю секунды преодолев всю площадь, он застыл у колонки, не в силах сказать и слова. На него смотрели ясные малахитовые глаза, полные неверия и слепой надежды, а по камням растекалась холодная ключевая вода. Опрокинутым ведром играл ветер.
— Ты… жива, — всё, что он смог сказать.
— А ты… вернулся? — прошептала она дрожащими губами.
Он неуверенно кивнул, словно боясь спугнуть чудесное видение, на ее глаза навернулись слезы. Дрожащие пальцы коснулись тонких потрескавшихся губ, уголки которых приподнялись в робкой улыбке — она словно пыталась спрятать слабую надежду, чтобы ее не растоптали…
— Я не мираж, — уверенно прошептал он. Голос внезапно осип, и сказать это громче не получалось.
— Ты… всё-таки правда вернулся?.. Я… дождалась?
Семь лет. Город бросили жители, наводнили наркоманы, он снова опустел. И всё это время…
— Ты ждала меня? — его голос вдруг стал бесцветным, как выжженный солнцем папирус.
— Я верила, что ты меня не оставишь, — прошептала она.
Словно хлыстом ударили по сердцу. Он избавился от контроля разума четыре года назад. Так почему же вернулся только сейчас?
«Я так боялся», — пронеслось у него в голове. Но она улыбнулась — на этот раз не пряча улыбку за пальцами с искусанными ногтями и растрескавшейся кожей. Ведь она всегда понимала его без слов. Только однажды не сумела понять…
— Добро пожаловать домой, Ланчия.
Секунда
— Я дома…
Слова — кому нужны эти бесполезные символы, если можешь читать всё в глазах? Какая разница, где ты пропадал столько лет, пока она ждала, ни на что уже не надеясь? И к чему вопросы о городе-призраке, оставленном всеми, кроме одной жительницы, если сейчас она так близко, что можно коснуться… Но не исчезнет ли видение, если к нему прикоснуться?
Осторожно, боясь потерять последнюю искру надежды на чудо, он коснулся кончиками пальцев ее ладони. Инес вздрогнула. Но не исчезла…
— Ланчия…
— Прости меня, Инес.
Она покачала головой и взяла его за руку — совсем как раньше, семь долгих лет назад.
— Не говори ничего. Всё потом. Просто… я так ждала тебя. Не хочу… не хочу, чтобы…
— Я понял, — он слабо улыбнулся. — Покажи мне наш город.
— От него мало что осталось.
— И всё же я уверен: кое-что ты сумела сохранить.
Они шли по замусоренным улицам, залитым беспощадным солнечным светом. Он нес ведро, полное воды, а она шагала по пыльным камням совсем как прежде: гордо расправив плечи и глядя только вперед. Словно время обернулось вспять. Семь лет жизни просто исчезли — растворились в небытии по обоюдному согласию. Потому что иначе хрупкая иллюзия могла разрушиться — ему пришлось бы сказать: «Прости, что стрелял в тебя».
Инес рассказывала о том, как после происшествия в особняке город наводнили странные люди, в основном молодежь, жаждавшие посмотреть на место преступления, как полиция выпроваживала их из города, и как однажды подвыпившие молодые люди устроили перед воротами усадьбы настоящее побоище. Тогда многих посадили в местную каталажку, но быстро выпустили. И постепенно эти искатели приключений начали покидать город, оставив в нем жителей, боявшихся усадьбы. Те считали, что этот дом проклят. А когда в городе началась эпидемия, подозрения лишь усилились, и жители начали постепенно уезжать. Кто-то ехал к родне, кто-то к друзьям, кто-то просто собирал все накопленные деньги и отправлялся в неизвестность… После пяти смертей от болезни и множества пьяных потасовок, люди искренне поверили, что проклят весь город. И мало-помалу разъехались кто куда. Инес казалось, что с каждым днем город всё больше становился похож на кладбище, но она никуда уезжать не собиралась: у нее было важное дело.
Город пустовал недолго: дома, не нашедшие новых владельцев, заняли бомжи и наркоманы. Это заставило последних горожан собрать вещи и навсегда исчезнуть в путешествии под названием «жизнь». Город же словно замер. Всё больше бездомных людей собиралось в нем, и дни превратились в одну сплошную, монотонную серую картинку. Вот только отключенные электричество и вода не способствовали обживанию домов не любящими мыться людьми. Эпидемия вспыхнула с новой силой, и теперь уже косила всех без разбору — то и дело на улице появлялся новый труп. Врачам соседнего города до этого дела не было. И в конце концов в проклятие поверили даже бездомные. А может, они просто поняли, что без лекарств им здесь не выжить. Людская лавина схлынула так же, как и нахлынула: неожиданно и очень быстро, оставив после себя горы мусора и разлагающиеся тела. Труповозки вывезли их все через неделю после того, как мэр соседнего города подписал соответствующий указ. А затем наступила тишина. Лишь изредка бродячие собаки прибегали в эту зону отчуждения, рылись в горах мусора и, не найдя ничего съестного, убирались прочь. Но один житель в городе всё же оставался. Ведь у него было важное дело…