Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
Третьей ошибкой стало то, что я влюбилась в своего начальника, который был старше меня на десять лет, боготворил свою жену и сына и видел своих подчиненных насквозь. Впрочем, хотя бы четвертой ошибки мне удалось избежать: я не показывала тебе своих чувств, как, впрочем, не открывала душу ни единому человеку в мире. Так проще: чем крепче ты затянешь цепи на своем внутреннем мире, чем крепче запрешь на нем замки, тем меньше шанс получить ранение в саму душу. Даже ранение в голову можно пережить, а вот если стреляют в душу… это намного хуже. Хотела бы я быть такой же сильной, как
Ведьмы корчатся в огне и исчезают бесследно. О них забывают, их имена растворяются в небытии. И только пепел оседает на землю не там, где того хочет ветер, а там, где того хочет черная, истлевшая душа сгоревшей танцовщицы…
Ты никогда не пытался ранить меня, Ёмицу. Наверное, за всю жизнь, ты был единственным человеком, который ни разу не воткнул мне нож в спину — ни в прямом, ни в переносном смысле. Ты не смеялся, не перемывал мне кости, не считал недостойной твоего общества… и в то же время не сводил общение к деловому партнерству, когда важен лишь заключенный контракт или отданный приказ. Ведь для тебя CEDEF была семьей, и каждого из нас ты ценил. Порой посылал на смерть, но потом запирался в своем кабинете и пил гораздо больше виски, чем когда умирали враги. Это была еще одна грань твоей странной честной доброты. И мне она нравилась даже больше остальных.
Я никогда не признавалась в любви, ты не подавал виду, что знаешь о моих чувствах, и мы вместе убивали неугодных Вонголе людей, а потом ты их жалел, а я жалела тебя. Глупая жизнь, но такая пленительная… Она перебила мне крылья. Я перестала искать пути к отступлению и на самом деле стала частью Вонголы. Наверное, только ради тебя. А впрочем, что значит «ради»? Одним работником больше, одним меньше, это не критично. Я осталась в CEDEF из-за тебя. И это было моей главной… ошибкой? Может быть. Но, к сожалению, я так не считаю. Даже сейчас.
Ведьмы — проклятые создания, вот и всё. Они прокляты при рождении и не имеют права надеяться на счастливый конец. Но они знают, что могут сгореть не из прихоти инквизитора, а ради… ради чего? Наверное, ради того, что дорого…
Дверной замок громко щелкает, я открываю глаза. В этом подвале как всегда темно, но сейчас вспыхнет лампочка, и фальшивый свет озарит неприглядную картину. Я знала, что всё примерно так и закончится, только всё же мечтала о пуле в лоб… Но меня поймали, когда я проводила разведку. Это моя ошибка, и я заплачу за нее сполна…
Железная дверь медленно, со скрипом отворяется. Входят двое — те же, что и в прошлый раз. Те же, что и до этого. У меня уже нет сил сопротивляться, да и какой в этом смысл? Кандалы крепко держат запястья, приковывая их к потолку, а лодыжки зачем-то фиксируют похожие кандалы, оснащенные короткими цепями. Вырваться из подвешенного состояния невозможно, и нижние кандалы ни к чему, если не собираешься пытать пленника… Мне вот не повезло.
Ёмицу, интересно, сколько я уже здесь, в этом подвале? Они хотят знать детали твоего плана, чтобы защитить своего босса. Можешь не волноваться,
Я уже потеряла счет времени.
В камеру завозят тележку с прутьями разной толщины и… горелкой. Сглатываю. Только не закрывать глаза, только не показывать слабость…
Я всегда восхищалась Камо — знаменитым революционером, который терпел ужасные пытки, не давая окружающим понять, что чувствует боль. Да, всё правильно, думай о нем, думай о Камо, девочка… Тебе нужен образ, который помогает терпеть. Конечно, я далеко не такая сильная и буду кричать, так же, как в прошлый раз, так же, как и до этого…
А «так же» ли? Каленым железом меня еще не жгли.
Нет-нет-нет, думай о самом сильном человеке, которым восхищаешься, о том, чей образ помогал терпеть всё, что было до этого. Думай о Камо. Да…
Запах нагревающегося металла больно саданул по ноздрям. Черт…
— Просто расскажи нам, что затевает ваш отряд, и мы тебя убьем, — ласковый, как патока, фальшивый голос палача. — Убьем быстро и безболезненно…
Какое сладкое слово… Какое заманчивое предложение! Я бы ответила «да», не задумываясь, всего год назад!.. Год назад. Вот только то время уже не вернуть. И почему я не согласилась умереть вместо вступления в Вонголу? Умерла бы быстро и без боли…
Боль. Болевой шок. От него ведь тоже можно умереть.
— Опять молчишь. Что ж ты немую-то всё время из себя корчишь? — смех второго вызывает злость, но уже едва различимую. Только воспоминания о прошлом и боль сейчас яркие, всё остальное — просто миражи…
— А когда время приходит, кричишь как заведенная! Может, всё-таки скажешь то, что нам нужно? Избавишь и себя, и нас от проблем…
Я молчу, чтобы избавить от проблем кого-то более важного. Но…
— Что же мне прижечь первым?
Раскаленный прут придвигается к коже на животе. Черт, черт, черт…
— Живот? Грудь?
Он поднимется выше, всё так же издевательски не касаясь кожи, но заставляя тело судорожно дрожать.
— А может, выжечь тебе глаза, а?
Прут прямо перед моим лицом. Капли пота падают с кожи холодным дождем. Что. Мне. Делать?
Камо бы не отвернулся. Он бы улыбнулся, он бы… а ты? Что бы сделал ты, Ёмицу?
Закрываю глаза. Знаю, так нельзя, надо держать палача в поле зрения, чтобы боль не была внезапной, но… я вижу твое лицо. Сильное, волевое, спокойное… Ты потираешь глаза большими пальцами, а на столе стоит еще полный стакан виски. Фотография семьи перевернута — и хорошо, не хочу их сейчас видеть. Ты… когда-нибудь меня вспомнишь?
— Начнем со спины! А потом и до глаз доберемся… — тихий шелест, словно в иной реальности.
Ты подносишь бокал к губам и залпом осушаешь его. Не волнуйся, Ёмицу. Я не выдам твоих секретов. Ведь в этот раз ты сам поведешь группу в бой…
— Аааааааа!!!
Черная лавина боли. Боли-боли-боли-боли! Я не смогу, не смогу, это ад! Ад, ад, ад, ад! Я не сумею…
Где-то словно поставили на стол бокал. Я должна суметь…
Я просто ведьма. Одна из многих. И я танцую на углях последний танец — только для тебя…