Верность джиннии

Шахразада

— И уже за это следует стократно благодарить Аллаха всесильного, — рассмеялся шейх. Но уже через миг глаза его стали задумчивыми и рассеянными.

— Должно быть, надо продумать наши действия, если Кариму все же прячут в крепости… Надеюсь, мэтр Гуайомэр позволит мне встретиться с вашими людьми. Тогда мы сможем вскоре отправиться в Танис. И уже там дождемся последних известий.

Ее улыбка стала ослепительной:

— Это именно то, чего я хотела.

Мехмет чмокнул ее в кончик носа и оглядел грот.

— Знаешь, мне не очень понравилось красться подобно вору

в твою спальню. Быть может, здесь нам будет хорошо? Конечно, если ты согласишься разделить со мной свое убежище.

Марджана важно поджала губы, делая вид, что обдумывает предложение.

— Пожалуй, это мудрое решение. Ты же сам говорил, мне нужно учиться терпению, и ты вполне сможешь быть моим учителем. Мне часто говорили, что я очень способная ученица.

Ленивая, чувственная, совершенно неотразимая улыбка расплылась на его лице.

— Что же, моя греза, если ты настаиваешь… — прошептал он, наклоняя голову.

Свиток, что бы ни случилось, тринадцатый

— Не верю, что здесь нет никакого волшебства… — лениво пробормотал Мехмет через три дня. Они лежали обнаженные на каменном карнизе у звенящего водопада, нежась на солнышке. Мехмет растянулся на спине, Марджана дремала, перевернувшись на живот и положив голову на руки.

Марджана ответила сонной улыбкой:

— Ты можешь верить или не верить… Однако даже сотой доли истины ты еще не постиг. И сам остров, и все живущие здесь… Все видимое — лишь покров тайны…

— И ты, колдунья, со мной…

Марджана промолчала. Но уже не в первый раз подумала о том, что совсем скоро придется открыть Мехмету еще одну тайну. И что она, его возлюбленная, мига не мыслящая без его близости, не знает, как отреагирует шейх на такое откровение.

Однако Мехмету было довольно и видимой стороны мира. Убежище девушки было непередаваемо прекрасным. Он ощущал его целительное воздействие, лежа на солнце и позволяя покою медленно окутывать душу. А Марджана оказалась куда более действенным лекарством, чем безмятежность. Она избавила его от терзаний души и разума.

Он же старался успокоить ее, призывая к терпению. Они встречались в увитом зеленью гроте каждый день, проводя долгие часы в чувственном познании друг друга, отдаваясь неистовству и желанию недавних любовников. Их страсть была попеременно яростной и нежной, а Марджана усваивала уроки ожидания. Мехмет видел, что любимую раздражает каждый миг промедления, бесит запрет сей же час броситься на помощь подруге. Но рядом с ним она сдерживалась, не давая тревоге взять верх.

Мехмет открыл глаза и, повернув голову, взглянул на возлюбленную. Жаркое солнце окрасило ее кремовую кожу в золотистые тона, и жажда вновь пробудилась в нем. Он коснулся ее блестящих волос, силой воли удерживая в узде свое желание.

И в этот момент резкий крик пронесся над водопадом. Мехмет подскочил:

— Во имя Аллаха…

— Не

волнуйся, — успокоила Марджана и, встав на колени, всмотрелась в листву. — Здравствуй, Адонис.

Только сейчас Мехмет разглядел пушистый темно-серый шар, почти скрытый толстой веткой дуба. Так это просто сова…

Птица встопорщила перья и снова жалобно заухала, двигаясь ближе к руке девушки.

— Это Адонис, — пробормотала она, улыбаясь. — Сова. Два года назад я нашла его здесь со сломанным крылом.

Для совы Адонис казался довольно маленьким, зато его огромные глаза пронзительно смотрели на незваного гостя.

— Значит, ты сумела вылечить Адониса?

— Да, но на это ушло много времени. Я наложила шину, ухаживала за ним и кормила, пока крыло не зажило. Но даже после того как освободила, он все равно остался здесь. Хотя обычно прилетает по ночам. Должно быть, он ревнует. Прости, если он тебя напугал.

Мехмет растерянно провел ладонью по лицу:

— Иногда со мной случается такое…

Марджана сочувственно кивнула.

— Это часто бывает с бывшими военными, — заметила она и, помедлив, добавила: — Расскажешь? Недаром говорят, что если сможешь выстоять перед самыми страшными воспоминаниями, значит, остальное вполне можно пережить.

Мехмета передернуло. Хочет ли он рассказать о своем кошмаре? О тех кровавых картинах, которые до сих пор его преследуют?

Гром канонады, земля, вздыбившаяся под ним… вопль раненой лошади… Анвар, вернувшийся за ним, протянувший руку, чтобы спасти друга…

— Нет, — пробормотал он, опуская взгляд и отворачиваясь. — Не сейчас… Не хочу…

Сердце Марджаны сжалось при виде тоски, мелькнувшей в его глазах. Она отдала бы все, чтобы исцелить его боль, взяла бы ее на себя… Цена войны невероятно, непомерно высока, а Мехмет заплатил дороже остальных. Она коснулась его руки, не зная, чем еще помочь.

Должно быть, воспоминания о той, их единственной, ночи поддерживали Мехмета. Но исцелить все же не могли. Марджана сама видела, как он мечется во сне. Два дня назад, когда после долгих занятий любовью он задремал, она долго смотрела на него, восхищаясь идеальными чертами, изгибом лежащих на щеках ресниц, подобных черному шелку, его четко очерченным ртом… Но внезапный крик напугал ее. Когда его голова стала метаться по подушке, а тело сотрясла крупная дрожь, она начала нежно гладить его лоб. Ее прикосновение мгновенно успокоило его, и он вскоре заснул, бормоча ее имя. Да, Мехмет нуждался в исцелении. Он снова должен стать прежним…

Но нельзя заставить его говорить о своих кошмарах, даже если это — единственное средство облегчить душу.

Марджана поднялась, набросила тонкую шелковую рубаху, стараясь уберечь кожу от яркого солнца, и пересела в тень дубовой ветки. Теперь водопад был у самых ее ног, а мир вокруг, казалось, исчез навсегда. Несколько долгих минут она бездумно смотрела на воду — не хотелось колдовскими чарами взламывать израненную душу любимого.

Мехмет еще раз оглядел сапфировое озеро, и слова, глубоко похороненные в его душе в течение долгих пяти лет, вдруг сорвались с языка: