Вернуть мужа. Стратегия и Тактика
Шрифт:
– Да она сама еще ребенок!
– возмутилась Сашка.
– И потом, кого еще ты в своей жизни так долго любила, как Макса? Чур, родня не в счет!
– Так долго - никого, - согласилась я, но не сдалась.
– Михаил Аронович последние годы балуется легкой литературой. Гарики обожает. Ну, короткие стишки Игоря Губермана. Знаете, какой мне сейчас подойдет?
Душа у женщины легка
И вечно склонна к укоризне:
То нету в жизни мужика,
То есть мужик, но нету жизни.
Посмеялись перед сном -
Глава 17. Настоящее. Пятница.
Навсегда ничего не бывает.
Л. Н. Толстой «Война и мир»
На собственном горбу и на чужом
я вынянчил понятие простое:
бессмысленно идти на танк с ножом,
но если очень хочется, то стоит.
Игорь Губерман
Я лежала на операционном столе. Горел яркий, нестерпимо яркий свет. Он слепил, и расплывчатые фигуры врачей, окруживших меня, казались безликими, лишенными ярких красок, почти черными. Один из них наклонился ко мне и произнес печально, с легким придыханием:
– Смотрите, у нее сердце голое!
Он поднял что-то вверх, осторожно держа в больших широких ладонях. Все склонились над тем, что он держал в руках.
– Действительно, голое, - стали повторять все, переглядываясь и перешептываясь.
С громким стуком распахнулась дверь, в операционную ворвался Вовка. В голубом халате хирурга, с марлевой повязкой на лице. Но я его сразу узнала. Он подбежал к черным людям и забрал из рук главного человека без лица то, что тот крепко держал. Подошел ко мне и, наклонившись, ласково прошептал:
– Варька, я его держу, не бойся.
– Почему они говорят, что оно голое? Как это голое? Я боюсь, Вовка!
– Ничего не бойся!
– Вовка прижимается к моему лбу горячими губами.
– Я помогу тебе. Мы справимся.
Снова хлопает дверь. Я вижу Максима. Он в том самом свадебном костюме с лиловым галстуком. Бледный, щеки горят каким-то лихорадочным румянцем:
– Отдай!
– резко и решительно требует Максим у Вовки.
Вовка застывает, не двигается. Максим протягивает ему свою ладонь и твердо повторяет:
– Отдай!
Лицо моего лучшего друга искажает мучительно болезненная гримаса, и он отрицательно качает головой.
– Прошу тебя, Вовка!
– начинаю я умолять, хватаясь за него, пытаясь дотянуться до его рук.
– Оно голое, Варюха-Горюха! Его согреть надо!
– сопротивляется Вовка.
– На это время понадобится. Долгое время. Потерпи, родная.
– Отдай. Мне. Ее. Сердце, - чеканит Максим.
– Оно остановится!
– в отчаянии кричит Вовка, и окружающие его черные люди начинают энергично кивать головами, подтверждая сказанное.
– Пусть, - шепчу я.
– Пусть остановится. Отдай ему.
– Не могу, Варька, не могу, - упирается Вовка.
– Отдам - и тебя будет не спасти.
– Пусть!
–
– Я ударю тебя!
– спокойно, холодно говорит мой муж Вовке.
– Если не отдашь, ударю!
– Давай!
– так же спокойно соглашается Вовка.
– Бей!
Я рывком встаю и забираю из Вовкиных рук свое сердце. Оно совсем маленькое, похожее на серенького воробышка, мелко и часто бьется. Стук этот отражается от стен операционной и фонит так, что закладывает уши. Я перекладываю свое сердце из своих рук в руки Максима. Оно замирает и перестает биться.
– Варя!
– надрывно кричит Вовка.
– Варя!
Максим подносит мое сердце к своему лицу и начинает согревать своим дыханием. Раз, два... Секунды ползут, стекая с операционного стола на плиточный мозаичный пол. Максим встречается со мной взглядом. На его усталом лице появляется нежная улыбка. Он опускает руки и показывает мне мое сердце: оно нежно-розовое, теперь похожее на большую морскую раковину причудливой формы. Бьется спокойно и ровно.
– Я оставлю его у себя, - говорит мне Максим, складывая мое сердце за лацкан дорогого серого пиджака.
Мне легко, свободно, радостно. Я киваю и тянусь к нему. Максим берет меня на руки и несет из операционной. И я чувствую, как в его груди бьются два сердца. Не одновременно, а как бы вдогонку. Крупными ударами - его, мелкими - мое. И это успокаивает и усыпляет, как звук камертона. Наконец, два сердца начинают биться в унисон.
Максим несет и несет меня по длинному, чистому, ярко освещенному коридору все дальше и дальше. Теперь яркость света не раздражает, а поднимает настроение.
– Я люблю тебя, - говорю я Максиму, встречаясь взглядом с его родными голубыми глазами.
– Нет, это я тебя люблю, - отвечает он совершенно серьезно, крепче прижимая меня к себе.
– Нет - я, - продолжаю я знакомую игру.
– Чем докажешь?
– щурится он строго.
– Могу поцеловать!
– Ну, это и я могу, - равнодушно отвечает он, а глаза смеются.
– Но я целуюсь лучше!
– рекламирую я себя.
– Проверим?
– грозно говорит Максим и ставит меня на ноги.
– Уже проверяем, - шепчу я, притягивая к себе его голову.
Стук сдавленных нашими телами сердец теперь глухой, едва ощутимый.
– Хочешь, я остановлю наши сердца, а потом запущу?
– спрашивает Максим.
Резко сажусь на постели. Сон. Глупый сон. Кладу левую ладонь на сердце. Бьется часто, словно я только что пробежала стометровку. Все! Хватит! Вот до чего доводят растравляющие душу воспоминания... Надо же... Голое сердце.
За завтраком я сообщаю своим дачным гостям, что собираюсь в город.
– Мне надо к Михаилу Ароновичу и еще к одному человеку, - твердо говорю я и смело добавляю.
– Дел в городе много.