Вернуть мужа. Стратегия и Тактика
Шрифт:
Рита была мягкая, добрая, умная. Я не смогла полюбить ее, но и ненавидеть тоже не получалось. Только я собиралась во время своих споров с ней гордо выкрикнуть что-нибудь вроде "Ты мне не мать!", как вставал ком в горле. Да. Не мать, но ее искреннее отношение к папе, ненавязчивое и доброе ко мне и, наконец, ее сумасшедшая любовь к Мышильде вставали стеной на ее защиту. И я ничего не выкрикивала.
И вот мы сидим с бабушкой в ее гостиной, листаем по очереди три альбома и негромко разговариваем. Обо всем. О ее родителях, моем папе, обо мне и Мышильде, о Михаиле Ароновиче и его семье, о Максиме. Две запретные темы:
Дойдя до фотографии моих молодых родителей на берегу реки, бабушка, погладив лицо папы, вдруг обращается ко мне со словами:
– Варюша! Я знаю, тебе долгие годы было больно и непонятно, но папа с Ритой перед тобой ни в чем не виноваты.
Я сначала потеряла дар речи от ее слов, а потом спросила дрогнувшим голосом:
– А кто виноват? Мама?
– Я не в праве судить. Придет время, и папа сам тебе все расскажет.
– А когда придет это время? Бабушка, мне двадцать восемь лет, и я замужняя женщина. Если она ушла к другому и бросила папу и меня, то почему я должна ждать своего пятидесятилетия, чтобы об этом узнать? Если не к другому, а просто ушла, то в чем секрет Полишинеля? Что держит вас всех от разговора со мной больше двадцати лет?
Баба Лиза, поморщившись, с болью смотрит на меня:
– Это право папы - рассказать тебе то, что он посчитает нужным. Это большая ответственность - посвятить еще и тебя.
– Посвятить?
– я вообще перестаю что-либо понимать.
– Это такая страшная тайна? Моя мать - серийный убийца, казнокрад, агент внешней разведки?
Бабушка пожимает плечами и прикладывает к вискам ладони:
– Что-то голова болит. Поужинай без меня. Пойду прилягу.
Я вместо ужина выпила зеленый чай с медом и лимоном и улеглась читать. Чтение мое прервал звонок Максима. После разговора с ним я долго стояла под душем и все думала, что такое ужасное может быть связано с моей матерью, что отец столько лет молчит. Не придумав ничего лучшего, чем агент под прикрытием или скрываемое преступление, я решила, что их всех оправдать может только это.
Ночь я спала плохо. Мне снилась мама, встречающаяся со мной в кафе "Elefant", тайная и опасная встреча, как у Штирлица с женой. В этом сне появился восемь лет назад уехавший Вовка, принесший от нее письмо, в котором она просила у меня прощения и за себя, и за папу. Потом на край моей кровати мягко присела прапрабабушка Варвара. В руках у нее тот самый огромный букет.
– Ну что, тезка? Как мои потомки, не обижают тебя? Лиза, Миша?
И только я хотела спросить Варвару о маме (им там, на небе, все обо всех известно, наверное), как вместо нее на кровать присела баба Лиза.
– Ты смысл моей жизни, Варя, - ласково сказала она и пригладила мои кудри.
– Благодаря твоему появлению я была в этой жизни счастлива. Девочка моя, трудно принять и даже понять некоторые вещи. Но жизнь сложнее и глубже наших представлений о ней. Таким, как ты, добрым, открытым, доверчивым, жить непросто, зато свободно. Прости меня, я тебе слишком тоненькую шкурку нарастила. Береги ее и себя.
Она взяла мою руку в свои сухие и теплые ладони и порывисто поцеловала. Я, мгновенно потеряв зрение от внезапно брызнувших слез, порывисто села на кровати, чтобы
Сон! Какой странный и тяжелый сон. Я долго лежала в постели, глядя на потолок с лепниной, и пыталась успокоить быстро бьющееся сердце. Заснула только около шести утра. Надо завтра посоветоваться с Михаилом Ароновичем, все-таки психотерапевт.
Утро началось со стакана воды и таблетки цитрамона. Допивая воду, я с удивлением обнаружила, что бабушки нет ни в гостиной, ни на кухне. Странно, уже почти полдень. Баба Лиза встает рано и днем никогда не ложится.
В комнате бабушки темно, шторы не раздвинуты. Она еще спит. Сердце гулко стучит, вырываясь из грудной клетки. Тихонечко подхожу к кровати. Елизавета Васильевна Дымова лежит, вытянувшись, сложив руки вдоль тела. Строгая, хрупкая, торжественная. Маленький нос, ставший остреньким, тонкие губы, бледные веки, прозрачная кожа. Встаю на колени и беру ее холодную руку, прижимаю к губам.
Дальнейшее помню в деталях, что потом покажется мне тоже странным. Обычно люди в таких ситуациях начинают волноваться, теряют ориентацию и память. Я могу восстановить этот вечер до мельчайших деталей.
Вот я сижу на коленях у кровати бабушки. Вот поднимаюсь, укрываю ее одеялом и покрывалом, мне кажется, что ей холодно. Вот я звоню Максиму.
– Максим, бабушка умерла.
– Что? Варя, повтори!
– Она умерла.
– Держись, родная, еду. Не будь одна, будь с кем-то. Я тебя люблю. И она тебя любила. Она всегда будет тебя любить. Я уже еду.
На второй звонок сил не хватает, и я иду в квартиру к Паперным. Дверь открывает Георгоша, улыбается мне широко и приветливо, но тут же гасит улыбку, увидев выражение моего лица.
– Баба Лиза?
– быстро спрашивает он.
Я киваю. Он осторожно отодвигает меня с прохода и бежит в бабушкину квартиру. Аккуратно повернувшись, я иду следом, медленно, глядя под ноги. Дядя Георгоша стоит над лежащей бабушкой с потрясенным лицом и распахнутыми глазами.
– Варенька! Присядьте, я сейчас все сделаю. Вам воды?
Я отрицательно мотаю головой. На смену тупой головной боли от недосыпа приходит звенящая пустота. И страх. Я не помню себя без нее.
Георгоша вызывает медиков и полицию, звонит папе. Я устаю сидеть возле бабушки на мягкой кровати и ложусь с ней рядом. Приезжают папа с Ритой. Папа бледный и какой-то потерянный. Рита заплаканная. Меня переносят в гостиную на диван и пытаются напоить то водой, то чаем. Мне больно и неприятно глотать. В горло поставлена заслонка, не пропускающая ни воду, ни воздух.
Георгоша ходит из угла в угол и повторяет одно и то же:
– Как я ему скажу? Это убьет его.
Оказывается, под утро Михаилу Ароновичу неожиданно стало плохо, упало давление, и сын уложил его спать, дав лекарство.
Я лежу на диване, голова моя на коленях у Риты, которая осторожно перебирает мои кудри и растирает виски. Лежу и завидую Михаилу Ароновичу. Он спит и не знает. Он спит, и она для него жива.
Часа через два появляется Максим. Он стремительно проходит в квартиру, заполняя собой все: и пространство, и звенящую пустоту в голове, - и ослабляя давление в груди. Муж обнимает меня, поднимает на руки и вместе со мной на руках садится на диван. Я чувствую поцелуи в лоб, макушку, висок.